Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

Катерина впервые в жизни села на гинекологическое кресло, стыдясь неестественной позы и полной своей беззащитности. Хорошо, что гинеколог оказалась женщиной. Она осмотрела Катерину, прощупала ее живот и сказала:

— Пока все хорошо. Никаких отклонений от нормы.

— Мне нужен аборт, — взмолилась Катерина.

— Поздно, милочка, уже десять недель.

— Мне нужен аборт, — настаивала Катерина. — У меня нет другого выхода.

— Выход один, — сказала врач, — рожать. Пусть зайдет ко мне отец ребенка.

— Я не знаю, кто отец, — ответила Катерина.

— Я думаю, что у тебя не больше трех претендентов, — усмехнулась врач. — Я могу поговорить со всеми тремя по очереди и врачебную тайну гарантирую.

Перед кабинетом гинеколога сидели будущие матери. Многие из них были с мужьями. Сидели спокойные, умиротворенные молодые женщины, гордо выставив свои округлившиеся животы.

— Ну что? — спросила Людмила, когда они вышли из поликлиники.

— Ничего сделать нельзя. Уже десять недель.

— Надо же так влипнуть! — и Людмила закурила, чего никогда не делала на улице.

— Дай и мне сигарету, — попросила Катерина.

— Тебе вредно.

— Мне все вредно. Дай сигарету!

Катерина закурила, глубоко затянулась, не закашлялась, у нее не закружилась голова. Я совсем взрослая, подумала она.

— Надо звонить Рудольфу, — решила Людмила.

— Зачем? — спросила Катерина.

— На некоторых мужиков это действует. Его ребенок. А вдруг мальчик?

— На него ничего не подействует, — ответила Катерина. — Он мне не простит обмана. Да я про него уже и забыла.

— Вспомнишь! Откажется, так пусть хоть участие примет.

— Какое?

— Может, у него есть знакомые врачи. Может быть, врачи есть у его матери, аборты-то она тоже делала. В конце концов, пусть даст денег. Придется абортироваться у частного врача, они дорого берут, последний аборт мне почти месячной зарплаты стоил.

— Ну уж денег я у него просить не буду, — заявила Катерина.

— Почему просить, требовать надо! — возразила Людмила.

Она еще не раз возвращалась к этому разговору. Людмила нашла гинеколога в другой поликлинике, но и здесь Катерине отказали, и она позвонила Рачкову. Его подозвали к телефону.

— Надо встретиться, — попросила Катерина.

— Зачем?

— Надо поговорить.

— О чем? Мне все ясно.

— Зато мне не ясно, — разозлилась Катерина. — Я беременна. Уже десять недель.

Рудольф помолчал, потом ответил:

— В ближайшее время я не смогу встретиться. Некогда. У меня передачи. Перед съездом мы теперь работаем каждый день.

Вчера вечером они с Людмилой проиграли варианты возможных ответов Рудольфа и пришли к выводу, что он наверняка откажется от встречи.

— Тогда скажи ему, что ты сама приедешь на телевидение, — сказала Людмила.

— А как я туда попаду? Там же пропускная система. Он мне не выпишет пропуск.

— Скажешь ему, что кроме него у тебя на телевидении появились и другие знакомые. Он с тобой испугается встречаться на телевидении. А вдруг ты закатишь скандал? Все, кто служит в военных, идеологических и партийных организациях, больше всего боятся скандалов.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Катерина.

— Если говорю, то знаю, — ответила Людмила.

Рудольф молчал, ожидая ответа Катерины, и тогда она решилась:

— Если тебе некогда, я сама приеду на телевидение.

— Это каким же образом? Телевидение — режимное предприятие.

— У меня появились знакомые на телевидении, кроме тебя, они выпишут мне пропуск. — И, не дав Рудольфу времени на обдумывание ответа, Катерина добавила: — Раз ты теперь работаешь каждый день, я приеду завтра.

— Подожди, — заволновался Рудольф. — Завтра мне нужно быть на Суворовском бульваре в Доме журналистов.

— Значит, встретимся в Доме журналистов, — предложила Катерина.

— Не в Доме журналистов, а на Суворовском бульваре, — раздраженно поправил Рудольф. — Ровно в пять напротив Дома журналистов.

Катерина вспомнила, как Людмила убеждала ее соглашаться на все, пусть даже Рудольф назначит встречу в Подольске, главное — не дать ему увильнуть.

— Хорошо, в пять, — согласилась Катерина.

Вечером они с Людмилой обсуждали варианты предстоящей встречи.

— В каждой встрече, — рассуждала Людмила, — должна быть главная цель. Он должен простить тебя, хотя за что прощать-то? Ты тихая, скромная, ты запуталась, тебе нужна помощь, тебе нужен совет, тебе надо принять решение, и ты не знаешь, что делать.

— Я и вправду не знаю, что делать, — призналась Катерина.

— Так вот, он это должен понять. В нем должен проснуться инстинкт мужчины, защитника. И в этой ситуации главное — не пережать, никаких угроз и ультиматумов. Как только мужику ставишь ультиматум, ты сразу загоняешь его в угол, и, как всякий загнанный в угол, он становится зверем. И тогда для него главное — вырваться и забыть этот кошмар. Поэтому никакого напора, надо сыграть растерянность.

— Мне и играть ничего не надо, — сказала Катерина. — Я не то что в растерянности, я в прострации. Я как будто в ловушке, из которой нет выхода.

— Выход есть всегда! — Людмила была категоричной. — Правда, тебе не очень повезло. Если бы он был партийным или советским работником или каким-нибудь начальником, которому есть что терять, тогда бы его можно было обложить: письмо на работу, письмо в партком.

— Чего ты несешь-то? Какие письма? Разве жалобы что изменят?

— Изменяют, и еще как! Половина браков держится на страхе. Но Рудольфа пугать нечем. Он обслуга. Ну вынесут ему выговор. И то вряд ли. Скорее — осуждение на словах.

— Я, пожалуй, не пойду, — решила Катерина.

— Нет, пойдешь! — потребовала Людмила. — Из него надо хотя бы выбить, чтобы он нашел врача и дал деньги на аборт.

— Деньги я не возьму.

— Я возьму, — заявила Людмила. — А теперь спать! Завтра ты должна хорошо выглядеть.

На следующий день Катерина ушла с работы раньше. Она задумалась: что же надеть, но вспомнила, что встреча будет на бульваре, а пальто у нее единственное. Хотя вдруг он предложит пойти в кафе? Катерина надела юбку и впервые почувствовала свой увеличивающийся живот: молния на юбке едва сошлась.

Она доехала на метро до Арбатской площади и направилась к Суворовскому бульвару. На бульваре сидели старики и старухи. Одни старики играли в домино, другие, окружив их, следили за игрой. Двое шахматистов играли, не торопясь, подолгу обдумывая каждый ход, им спешить было некуда.

Старик, дед, а может быть, и прадед, учил ходить крохотную девочку. Девочка шла, падала, смеялась, и старик, улыбаясь, поднимал ее и снова направлял по аллее. А кто будет гулять с моим ребенком, подумала Катерина и поняла, что гулять, кроме нее, некому, и даже мать не сможет приехать помочь, потому что ее негде поселить.