Геннадий Гор - Повести и рассказы (сборник)

Обратимся вновь к «северным» произведениям писателя. Вот портрет старого тунгуса Христофора. «Он приносил из тайги лишь столько, сколько ему было нужно. Старик Христофор был богат своими сыновьями, молодыми и здоровыми, которых все знали как неутомимых и счастливых в промысле людей. Но он сердился на них, если они убивали матку с детенышем-сосунком. Каждого зверя он уничтожал с неохотой. На тайгу он смотрел как на дом, на зверей — как на стремительно уменьшающееся стадо своего народа. На него жаловались, что он ходил по тайге и выпускал пойманных зверей из капканов промышленников, слишком жадных к наживе.»

В рассказе «Охинская почта» гиляк Удин признавался: он любит, чтобы хорошие люди жили рядом с ним.

В повести «Ланжеро» русские друзья говорят о юноше-гиляке: «До чего свежий человек!», «Какой-то утренний. Словно только что вышел к нам из тайги. Выкупался и выходит на берег.»

Характерны эпитеты, которыми определяют Ланжеро, — «свежий», «утренний человек». С этим прямо и непосредственно сопрягается и мотив детства. О герое «Охинской почты» сказано: «Он был почему-то счастлив, словно спал в детстве…» Веселье и непосредственность старого Тевки роднит его с детьми. И когда он играет с ними, он забавляет не их, а самого себя. В простых людях, обитателях тайги и тундры, писатель видит как бы проявление изначальной человечности, те основы добра и красоты, которые составляют великую и прекрасную суть истинно человеческого, то есть то, что по-своему проявляется в детстве человеческого рода.

Эту красоту и свежесть непосредственного видения мира Г. Гор считал одним из главных достоинств замечательного ненецкого художника Константина Панкова. В блестящей по оригинальности живописи Панкова Г. Гор познает радость проникновения сквозь тысячелетия к «самым истокам древней живописи».

Те же мысли развивает Г. Гор в автобиографической повести «Рисунок Дароткана». Возвращаясь к своим детским годам, писатель в числе персонажей выводит местного северного художника Дароткана и признается: «Дароткан научил меня видеть мир своими наблюдательными, косо выглядывающими из узкого выреза, веселыми тунгусскими глазками.»

Непосредственность, стремление к добру и красоте, слияние с природой — вот что радует писателя в героях «северных» рассказов. Уместно в этой связи напомнить слова К. Маркса: «Мужчина не может снова превратиться в ребенка… Но разве не радует его наивность ребенка и разве сам он не должен стремиться к тому, чтобы на высшей ступени воспроизводить свою истинную сущность. Разве в детской натуре в каждую эпоху не оживает ее собственный характер в его безыскусственной правде? И почему детство человеческого общества там, где оно развилось всего прекраснее, не должно обладать для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень?» [3] «К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве». В двух томах, т. 1. М. «Искусство», 1957, стр. 136.

Конечно, нельзя не видеть существенного различия между древней Элладой, о которой сказаны были эти слова, и северными народами.

В героях своих «северных» произведений Г. Гор видит черты исторической отсталости, примитивности, но он видит и проявление безыскусственности, непосредственности. Именно в этом пункте перекрещиваются две линии в творчестве писатели, несмотря на все различия в материале и даже в средствах выражения, какими он пользуется.

В рассказах о художниках, в фантастических произведениях звучит та же мысль о сути человечности, о добре и красоте как великих ценностях, которые надо оберегать и отстаивать в наш космический век.

В уже упомянутой ранней повести Г. Гора «Слава» среди полотен художника Шара, которые привели в ужас самого их создателя, глубоко разочаровавшегося во всем, есть и такие картины, где машина изгоняла человека с земли: «…Вот-вот она настигнет его… вот она его раздавила.» Это было напечатано в 1933 году.

Наиболее честные и дальновидные художники Запада видели опасность низведения человека до уровня жалкого и безвольного придатка к машине, к конвейеру. Всем помнится знаменитая кинокартина Чаплина «Новые времена», обошедшая в середине тридцатых годов экраны всего мира.

Одной из главных тем фантастических произведений Г. Гора стала тема утраты буржуазной машинной цивилизацией коренных человеческих ценностей. Знаменательно то, что художник Андре Шар переживает две драмы. Об одной из них говорилось: он хочет взорвать покой всесветного мещанина, а этот мещанин только испытывает удовольствие от экстравагантных выходок живописца. Но есть еще одна драма: в своем творчестве художник разрушает красоту мира, он создает картины одну уродливей другой. Бытие предстает в полотнах его раздробленным и обезображенным.

Мысль о радости человеческого земного бытия звучит so многих вещах писателя. В фантастической повести «Минотавр» герою предстоит далекое космическое путешествие. И его охватывает тоска, скорбное ощущение утраты прелести земного существования. «На стене висела картина… Это был кусок живой природы, кусок мира, вставленного в раму. В раме шумела роща, бушевали зеленые ветви, охваченные ветром… Я молчал. Сознание безумной утраты охватило меня, словно за возможность участвовать в экспедиции я расплачивался всем, что было дорого мне…»

С этой точки зрения значительный интерес представляет фантастическая повесть Г. Гора «Синее окно Феокрита».

Герой повести — юноша XXII века. Писатель дал ему имя древнегреческого поэта Феокрита. Сделано это не случайно. Идиллии Феокрита воспевали красоту бытия, любви, природы. В гипотетическом XXII веке люди научились путешествовать во времени. Этим умением пользуются в качестве учебного средства в школе. По желанию или в целях удобной наглядности учитель может свободно отправлять своих учеников в любой век. Стоит только открыть нужную дверь, и «можно попасть куда угодно: в Древнюю Грецию, в Древний Египет, в еще неоткрытую Мексику или Тасманию, когда еще не были истреблены тасманийцы, в неолит, и мезолит, и палеолит…»

Характерной чертой фантастики Г. Гора является явственно звучащий иронический подтекст.

Отец Феокрита был ученым. Он писал труд об античной культуре и с большой, даже излишней доброжелательностью отзывался об эллинистическом писателе Ахилле Татии. Мать тоже занималась наукой. Она писала докторскую диссертацию о китах, которые были истреблены. Чтобы увидеть их живыми, надо было отправиться в девятнадцатый или двадцатый века. С туристскими группами мать отправлялась также в Древний Египет, Месопотамию и античную Грецию. Именно здесь она познакомилась с героем исследований своего мужа. «Ахилл Татий влюбился в мою мать и уговаривал ее остаться в древней Александрии. Мой отец очень сердился на древнегреческого писателя, но… свое отношение к творчеству Татия не пересмотрел.»