Геннадий Гор - Повести и рассказы (сборник)

— Был, — ответил Кешка.

— Тогда мне все ясно, — сказал Воробей. — Обидел тебя старик. Не заинтересован твоим делом. А ты, наверно, сделал ему доклад. Сейчас на политкружках и то докладов не делают. Насмешил ты меня, Кешка.

Гантимуров жил в злобном удивлении. Все его удивляло. Больше всего его удивляли эти молодые парни. Бросили хорошие, выгодные места, семьи, подруг, удобства и приехали сюда добровольно. Одни из них там учились, другие служили. И вот бросили все. Не мог он их понять.

— Раньше я знавал таких, они назывались ссыльными — политическими. Я им сказал как-то: зачем за меня страдаете? Мы сами, если надо, за себя постоим. Не верил я им.

Вот то, что эти лесорубы женились, это он мог понять. Опять девушки были непонятны. Ехать сюда, на Сахалин, к комарам, искать женихов. Что им там, в городах, женихов не хватило, что ли?

Жил Гантимуров на краю поселка. Воспитывал собак. На старости лет ему, князю, пришлось заняться грязной работой — кормить гиляцких собак. Собаки зимой выгоднее оленей. До Александровска или до Охи доставят в момент. Ненавидел Гантимуров собак. Одной кеты они десятки пудов съедали. Накормил бы он их вместо рыбы хорошей штукой — сулемой, да подохнут, придется отвечать.

Когда прогуливался Гантимуров после обеда, проходя мимо домов, где жили лесорубы, он слышал смех, и песни, и топот, он останавливался. Стоял и не смотрел на них.

Ночью он ходил крадучись. Он останавливался возле окон. В домах спали лесорубы. Он трогал дерево домов. Дома были сухие. Если бы поджечь — загорелись бы, как солома. «Да вот беда, — размышлял Гантимуров, — дом от дома далеко, возле домов нет амбаров, случая нужно ждать, большого ветра».

Гантимуров жил не спеша, ходил в кооператив, трогал товары, удивлялся ценам, смотрел на лесорубов и усмехался.

«Рубите? — думал он. — Недолго вам рубить. Вместе с деревьями свалитесь. С женами вместе судьба вам гореть».

Гантимуров ждал большого ветра.

Ночью в домике Ивана Павловича было так тихо, что он слышал биение своего сердца.

За окном налево и направо во все стороны простирался остров.

Люди спали. Спали рыбы в реках. В дупле спал соболь. На ветвях спали белки. В траве спали куропатки. Спал медведь с семьей недалеко от реки. Живот его был полон рыбой. Медведь проснулся от жажды, спустился к реке и, разбив гладь воды лапой, начал пить.

Ивану Павловичу не спалось. Он сегодня весь день провел на ногах, ходил по поселку, ссорился, ездил на моторной лодке в устье Тыми, где наблюдал за разгрузкой парохода, сам таскал мешки, пил чай с гиляками на песчаной косе, заехал в Набиль, к одному богатому орочону, хотя для этого пришлось сделать крюк.

— Друг, — сказал Иван Павлович орочону, — почему ты своих детей не отпустил в школу?

— Дети мне самому нужны. За оленями кто будет смотреть? Ты?

— Я буду смотреть за твоими оленями. Вези детей.

— Ты правду говоришь?

— Правду.

— Что же ты, большой советский человек, начальник, ко мне в работники пойдешь?

— Пойду к тебе в батраки. Одевай детей.

— Ты смеешься?

— Нет, не смеюсь. Где твои олени? Сколько их у тебя? Я остаюсь. А детей собирай. Рыбаков их увезет.

— Ты не смеешься?

— Нет.

Хозяин подумал, потом сказал:

— Большой подвох. Ты хочешь, чтобы я большим кулаком прослыл. Скажут — сам доктор у него в батраках. Не отпущу детей.

— Добром не отпустишь — ночью приеду, украду детей. Я не могу допустить, чтобы твои дети от других отстали. В школе уже и так много прошли.

Хозяин подумал, помолчал, потом сказал:

— Сядь, Иван Павлович. Чаю попьем, погреемся, посидим, может, сойдемся. Сколько за детей дашь?

— Я детей не покупаю.

— Сколько заплатишь за детей, если я их отпущу к тебе в школу?

— За что же платить? За то, что мы твоих детей кормить будем, одевать и учить?

— Я это знаю, — улыбнулся хозяин. — Дети тебе нужны. А раз нужны — плати. На эти деньги я старика найму, дальнего родственника, чтобы он смотрел за оленями. Не вступать же мне из-за детей в колхоз.

Иван Павлович вспомнил этот разговор и улыбнулся. Детей все же он увез.

Возвратившись домой, он думал, что уснет, устал все же.

Но голова была бодрая. Спать не хотелось, думалось, вспоминалось, мечталось.

Мечты Ивана Павловича не всегда были реальные мечты.

Иван Павлович уснул легким сном. Он вздрагивал во сне. Должно быть, посетили его какие-то смутные видения. Не то смеялся он во сне чему-то, не то спорил с кем-то, ругался. Должно быть, сны были хлопотливые, вроде погрузки парохода.

Утром ему спалось спокойно. Ничего, должно быть, ему уже не снилось. Лежал он на спине, тихо вздрагивая. Чему-то улыбался. Может, тому улыбался, что детей все-таки он увез.

Ланжеро шагнул и пошатнулся. Это был его первый шаг.

В дверях стояла сестра в белом халате и в пенсне, строгая женщина Екатерина Львовна. Она улыбалась.

Рядом с ней стоял доктор Иван Павлович. У него сегодня был праздничный вид.

Ланжеро шагнул, держась за спинку кровати.

— Ну, ну, — сказал Иван Павлович. — На сегодня, пожалуй, хватит.

Но Ланжеро не слышал его. Он шел, он чувствовал ногами пол, землю. Он был жив и мог ходить, как все люди. Ему хотелось распахнуть дверь и шагнуть из комнаты в ветер, туда, где мечутся ветви, где лиственницы грызут землю корнями, где вода перекидывается через камни, где на берегу человек, пьяный от ветра, кричит что-то другому человеку, захлебываясь от густого воздуха, который несется по реке, человек кричит от счастья, а ветер качает его, бросает на него листья, хлещет его ветвями, обдает его запахами тайги и зверей.

Ланжеро подошел к дверям, еще шаг — и его не будет в этой тихой комнате, похожей на большой чистый ящик, еще шаг — и он будет рядом с тем человеком на берегу, рядом с деревьями, на неровной, кочковатой, простой, не закрытой полом земле.

— Постой! Да ты и впрямь думаешь идти?

Он слышит смех доктора, его подхватывают под руки и ведут обратно на кровать.

Вот уже много дней, как он смотрит в окно. Стоя на кровати, он видит Тымь. Река течет и течет. Над рекой летят птицы. Сейчас они были над этим деревом, а вот они уже над той горой, далеко, а ночью они будут уже над материком. Интересно, куда они стремятся, — может быть, в Москву. Как-то он спросил об этом у сестры.

— Нет, — Екатерина Львовна улыбнулась. — Нет, не в Москву. Они летят в теплые страны.

Она села возле кровати.

— Я сама из Москвы. У меня там муж и взрослые дети.

Вечерами Екатерина Львовна рассказывала ему о Москве.

Это была ее любимая тема. От нее он узнал названия улиц и площадей и даже номера трамваев. Правда, ей потом пришлось долго распространяться о том, что такое трамвай.

— Грешным делом, — призналась она, — не люблю я трамваев. Ругань. Один раз у меня в трамвае сняли с руки корзинку с продуктами и унесли. Теперь, говорят, там построили метро. Под землей, под домами, под рекой летят поезда, полные людей.