Геннадий Гор - Повести и рассказы (сборник)

— Мне некогда. Поймите, — заговорил он быстро-быстро, — меня ждут неотложные дела. Вы вызвали меня, когда я стоял под венцом. Не представляю себе, как чувствует себя моя невеста. А ее родители! Меня же сейчас там нет. Меня ищут. Думают про меня бог знает что. Гадают. Предполагают, что меня заставила выбежать неотложная нужда, боль в желудке. Ради бога, помогите мне честно выполнить свой долг жениха. Верните меня к моей невесте, в мой век!

— Не волнуйтесь, — сказал пришелец, — рядом с нами стоит ваш внук. Его не было бы, если бы вы не стали из жениха мужем. Успокойтесь, ваша невеста подумала, что у вас расстройство желудка. Ваше отсутствие не покажется ей слишком долгим. Здесь время течет по-иному, чем там.

Он собрал нас, разделенных и разобщенных законами времени, его необратимым ходом. Для чего он это сделал?

— Я собрал вас здесь, — снова начал пришелец, — для того…

Но он не успел закончить фразу. Молодой человек, ставший впоследствии моим дедом, схватил его за руку и стал требовать чтобы он немедленно вернул его в тот момент, из которого он его изъял.

— Меня ждут! — кричал он. — Там невеста!

Я должен прервать свой рассказ и снова вернуться в детство. Без этого вам не понять ту своеобразную логику, которую таила в себе картина, привезенная моим отцом.

Я уже рассказывал о том, как в нашем лесном домике появился таинственный гость.

Однажды я нечаянно подслушал загадочный разговор.

— Вам надо вернуться, — убеждал нашего гостя отец.

— Куда?

— Вы сами знаете куда. Картине без вас не хватает цельности. Она кажется незаконченной.

— Ерунда! — ответил гость. — Когда не станет Вас, разве мир изменится?

— Но это же Картина, а не мир.

— И то и другое.

— Все равно вы должны вернуться на свое место. Из-за вас уже имел неприятности директор музея и дежурная, которая несет ответственность за сохранность картины. Если вы не вернетесь, ее уволят.

— Пусть не дремлет на работе, — сказал сердито гость, — и не чешет язык с кумушками.

— Напрасно вы упорствуете.

Разговор отца с гостем прервала мать, позвавшая их ужинать.

Гость сидел за столом и глядел на всех так, словно не он, а мы сошли с картины. Он смотрел на нас, словно мы были сны.

Сказать про его глаза, что они большие, это значит не сказать ничего. Дело было не в величине их, а в чем-то другом. Его глазами смотрела на нас планета Идиллических пейзажей, смотрела из окна, как смотрит облако или река, как смотрит сидящая на ветке и готовая куда-то улететь птица.

Его глазами смотрел на нас его мир, и мне было удивительно и чуточку странно, когда, оставшись со мной на веранде, он сказал мне:

— Ты до сих пор не догадался, кто я?

— Кто?

— Ты!

— Что это значит?

— Это значит, я — это ты, а ты — я.

Я подумал, что он шутит, смеется и что их юмор не похож на наш. Но вдруг я почувствовал, что между мной и им уже не было той невидимой, но постоянно ощущаемой стены, которая была между мною и отцом.

Он был как река, как лес, как облако или птица, сидящая на ветке. Между ними и собой я никогда не чувствовал невидимой стены.

— Я — это ты, — повторил он.

— Я этого не понимаю. Я — это я, а ты — это ты. И мы разные. Кроме того, ты с другой планеты.

— Когда-нибудь ты поймешь, — сказал он.

— Я хочу понять сейчас.

— Тебе придется немножко обождать. Лет через десять мы вернемся к этому разговору.

— А сейчас?

— Сейчас я не смогу тебе объяснить. Мне надо подумать.

— Неужели тебе понадобится на это десять лет?

— Да. Даже двенадцать.

Мне недолго пришлось разговаривать с ним. На другой день он исчез, и, когда мать поставила прибор на том месте стола, за которым он обычно сидел, отец сказал:

— Гость не придет к завтраку.

— Почему? — спросила мать.

— Он вернулся туда, откуда пришел.

— На планету Идиллических пейзажей?

— Нет. На картину в музей. Он пожалел директора и дежурную.

Пожалел? Меня это почему-то немножко удивило. Разве жалость существует не только на Земле?

Тайна связывала моего отца с этой картиной и с самой планетой Идиллических пейзажей, и я вовсе не уверен, что когда-нибудь эта тайна перестанет быть тайной.

Все помнят слова моего отца, сказанные им на заседании астрономов:

— Планеты Идиллических пейзажей там уже нет. Не ищите. Я привез ее с собой.

Уж не намекал ли он на то, что целый мир удалось вместить в картину неизвестно как, для чего и почему?

Уж не был ли он космическим Гулливером, догадавшимся сделать то, что не догадался и не сумел сделать Гулливер Свифта?

Ученые сочли нужным принять слова моего отца за грандиозную метафору или шутку. Но как выяснилось позже, это не было ни метафорой, ни шуткой.

Я запомнил и день, и час, когда наша семья поселилась на планете Идиллических пейзажей. Это было четырнадцатое февраля, среда, шестнадцать часов. Год и столетие я не назову. Потому что это не имеет никакого значения. На планете Идиллических пейзажей свое летосчисление.

Отец захватил с собой не только мать, меня и робота Карлушу, но и свой домик с небом, берегом, лесом и рекой. Когда я проснулся на новом месте, я увидел, что все мне знакомо, ничего не изменилось.

Только позже я узнал, что река, берег, лес, наш дом и мы сами были в раме и все это называлось картиной.

Я об этом догадался в тот день, когда увидел зрителей, рассматривающих нас и делающих замечания но поводу красоты и правды, которые они находили, рассматривая картину.

Мне, моей матери и даже роботу Карлуше было неприятно, что нас рассматривают, принимая за изображение чужой жизни, словно мы были не люди, а образы людей.

Отец сказал равнодушно:

— Не обращайте внимания. Предстаньте себе, что вы артисты на сцене, но изображаете не других, а себя.

Недели через две мы привыкли и уже не стали обращать внимания на зрителей. Мы жили так, словно наш мир в раме и никто не смотрел на нас.

1966

Это была не волшебная лавка, а обычный магазин.

В витрине стоял пластмассовый юноша в синем берете. Он улыбался. И хотя он был не настоящий, что-то подлинное таилось в его улыбке.

Я думал: и я тоже когда-то был юношей.

Внутренний голос смолк, словно не поверив сам себе.

— Зайдем, Володя, — сказала жена. — Тебе нужно сменить берет. Твой стал похож на блин.

Мы зашли.

Я примерил синий берет, который мне подала круглая равнодушная и строгая, как кукла, продавщица.

Жена сказала:

— Володя, ты помолодел на десять лет.

Я взглянул в зеркало. Там, словно в тумане времени, появилось мое лицо, действительно помолодевшее, ставшее юношески узким и красивым.

Я снял берет и снова взглянул в зеркало, на этот раз зеркало вернуло меня таким, каким я был вчера и сегодня.