Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

Сходя с поезда, разморенный и чем-то неуловимо и непонятно расстроенный Влас облегченно вздохнул. Он поправил на себе котомку, потрогал повязку на руке, снял мятую кепку и пригладил влажные волосы на голове. За станцией ему нужно было свернуть с тракта, бегущего почти рядом со стальным путем, в сторону, на дорогу, по которой он недавно — а теперь кажется, что очень-очень давно! — шел в город. И прежде чем пуститься по этой дороге, Влас присел в тени берез и устало закрыл глаза.

Было тихо. Утро сияло горячим солнцем и веяло оживающими запахами отдохнувших за ночь трав. Легкий ветерок обвевал обнаженную голову Власа. Небывалая истома охватила его. Захотелось сидеть так без конца, не двигаться, никуда не итти. Сладкая обессиливающая истома пришла от теплого утра. Береза над головой шелестела зелеными листьями, в травах шуршали букашки, осторожно посвистывала невидимая птица. Без дум, без тревог сидел так Влас и слушал и впитывал в себя родные шумы, родные запахи вновь обретенной земли...

Проселок бежал полями и перелесками, извиваясь, как горный ручей. По колеям матово поблескивали высыхающие лужи. Пестренький бурундук, испуганно пискнув, перебежал дорогу. Влас оглянулся на него и пошел быстрее.

Текли часы. Оставались позади километры. Солнце вздымалось ввысь и жгло яростней и беспощадней. Стали развертываться перед Власом родные просторы. Знакомые места волновали и ускоряли его шаг. Каждый поворот дороги, каждый пригорок, каждая полянка — все это родное, близкое, знакомое с детства. На каждом шагу места, с которыми что-нибудь связано. На каждом шагу неотвязные воспоминания.

И вот тот пригорок, с которого в беспокойное, тревожное весеннее утро он оглянулся в последний раз на оставляемые родные места. Отсюда видел он тогда сиротливые поля, дымящиеся редкими пожогами. Здесь обожгла его злая мысль о покидаемой деревне, об ее людях, о новых порядках, угнездившихся в ней.

Влас сорвал с головы кепку и отер ею мокрый лоб. Лес, из которого вывела его дорога, кончился. Впереди лежали сплошные поля. Они зеленели и переливались на ярком солнце. Они тянулись во все стороны. И там, далеко впереди, за этими полями виднелась деревня.

Влас вспомнил свои слова, вырвавшиеся у него в то, далекое теперь утро:

— Каиново семя...

Влас провел рукой по лбу, словно сгоняя этим ненужные, злые в прошлом мысли.

Потом нахлобучил кепку на голову, подтянул котомку и решительно зашагал по укатанной дороге меж колхозных полей, к деревне.

Он вошел в деревню в полуденную пору. Собаки, чуя незнакомые запахи, которые он принес с собой, встретили его, как чужого. Они подняли яростный лай и всполошили затихшие, полусонные деревенские избы. Из некоторых дворов стали выглядывать крестьяне, прислушиваясь к собачьей тревоге, разглядывая, кто это пришел.

Первым Власа заметил старик Никоныч. Сторож пригляделся к прохожему и неуверенно окликнул:

— Влас Егорыч, кажись?

— Он самый! — приостановился Влас возле старика. — Здорово! Живешь?

— Живу, живу! А ты оборотился! Ну ладно! Ладно, говорю! Отгостился, стало быть. Это хорошо!

— Мои все здоровы?

— Твои-то? А им чо доспется? Здоровы. Утресь хозяйку твою видал коло коров. Ничего, орудует!

Старик оглядывал Власа и собирался заговорить с ним надолго. Но Влас поправил котомку и двинулся дальше. Никоныч заметил перевязанную руку и вдогонку спросил:

— Спорчена у тебя рука чо ли?

— Пустое... — на ходу ответил Влас и, не слушая старика, который продолжал что-то говорить, быстро направился по широкой деревенской улице к своей избе. Собаки продолжали лаять. Люди выглядывали из окон. Иные, узнав Власа, кричали ему что-то, иные молча разглядывали его, как чужого. Но он не останавливался больше. Он быстро шел к знакомым воротам.

Дом был заперт на замок. Что-то сиротливое и необычное показалось Власу в этом, и глупая тревога шевельнулась в нем. Тревога разрослась больше и шире оттого, что никто не встретил его. Это обидело его и приглушило радость, которую он всю дорогу нес в себе.

Влас присел на завалинку возле своей избы. Темные и нудные мысли придавили его.

Но вот в дальнем конце улицы затарахтела телега. Бурая пыль взмыла и поплыла сюда, в эту сторону, где сидел Влас. Вместе с грохотом телеги из бурого облака пыли послышались громкие, веселые вскрики!..

— Шевели! Ччорт! Шевели веселее!..

Влас поспешно вскочил на ноги. Он узнал голос сынишки.

Филька катил, героем стоя в телеге. Он правил дальше, мимо своего дома, но, увидев вышедшего на средину улицы, наперерез ему, человека, придержал лошадь и кубарем вылетел из телеги:

— Ух! Тятька!.. Пришел?!

— Ну, ну, я! — растроганно сказал Влас, подхватывая одной рукой Фильку. — Я самый!

— Ух!.. — захлебнулся Филька и вдруг припал к отцовскому боку, пряча стыдные и неотвязные слезы.

Вечером отдохнувший и помывшийся в бане Влас сидел на кухне среди знакомых и привычных вещей и прислушивался к веселому гомону, который подняли пришедшие навестить его соседи. Марья хлопотала возле самовара, время от времени выходя к свету, поближе к Власу, и украдкой взглядывая на него. Зинаида рылась в своем сундучке и отбирала чистую наволочку на постель отцу. Из чужих были Николай Петрович, Никоныч и еще несколько коммунаров.

Филька вертелся возле отца и сиял.

Было уже о многом переговорено. Влас уже успел несколько раз рассказать про несчастье со своей рукой. Уже и ему рассказали про многие здешние дела и раньше всего о том, как подстрелили Василия и как засыпался с ружьем шелестихин зять Синюхин. Уже несколько раз обжегся Филька радостным смущеньем от отцовской похвалы за сметливость и догадку. И наступала минута, когда должны были на время иссякнуть взаимные расспросы и рассказы и мог появиться прямой, в упор поставленный Власу вопрос:

— Стало быть, ты совсем теперь?

Но, мягко скрипнув, открылась дверь и на кухне появился Василий.

— Здравствуй-ка, Влас Егорыч! — шумно поздоровался он с хозяином. — Слышу, ребята сказывают, Медведев воротился, — я и пришел своими глазами поглядеть! С приездом, значит, тебя!

— Здравствуй, — суховато и сдержанно ответил Влас.

— Гляди! — весело удивился Василий, усмотрев завязанную руку Власа. — Одинакие мы с тобою! Одна мета? Это как тебя? Тоже кулацкая памятка? — И, не дожидаясь ответа, перескочил на другое: — Пришел ты, ну вот, обсмотри как мы тут бьемся да воюем! Обсмотри, что набуровили! Страдаем да в гору лезем! Коммуна!..

— Пока еще ничего не видал, — обронил Влас.

— Увидишь! Увидишь, Влас Егорыч. Горим мы. Скрывать, конечно, не буду про промашки, а горим! На поправку выходим! Обязательно выходим!

У Василия в голосе была горячая уверенность. Влас взглянул на его лицо и невольно подумал с неожиданным изумлением: «Совсем другой Васька стал?»