Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

Актив спохватился. Сначала людей ошеломило. Они растерялись. Они испугались мысли, что ничего уже не поделаешь, ничем не поможешь тому, что произошло. У многих тревожно заныло: не испорчена ли вконец работа и не провалено ли дело коммуны?

Судили, подсчитывали, выводили:

— Плохо дело. Кругом орудуют кулаки. Пугают, портят, сбивают некоторых коммунаров с толку. И работу, к тому же, наладили не по-хозяйственному. Поторопились. Без расчету и без настоящего плана...

И, подхватывая эти настроения, кто-то уже упорно, хотя и несмело, делал вывод:

— Не справимся с коммуной!.. Конечно, может быть, колхозы — дело полезное и хорошее, ну а у нас, видно, не выйдет!

Трое — Зайцев, Лундин и Николай Петрович — сидели в избе, которую занимал Лундин, и горячо спорили.

На столе шипел и фыркал хозяйский самовар, блюдечко в небывалых синих цветах было переполнено мятыми окурками. Тугие полотнища дыма неслышно колыхались вокруг желтого пламени небольшой керосиновой лампочки.

В раскрытое окно втекала душная ночь. Уснувшее село лежало за окном темное и присмиревшее.

Спорили трое уже давно. Спор был упорный, но немного странный: в сущности все были согласны между собою. Но цеплялись за отдельные слова друг друга, за частности, за мелочи. Все трое устали и легко раздражались.

Началось с того, что Тимофей Лундин осторожно, но уверенно заметил:

— Переборщили тут, пожалуй. Сразу коммуну организовали, высшую форму. Надо бы артель. С артелью справились бы легче.

— Коммуна... — возразил Зайцев. — И с коммуной вполне свободно справиться можно. Только бы хотенье... да люди.

— Вот, вот! Дело в людях. С непривычки туго кажется, некоторые и скисают.

— Которые от пустяков скисают, тем и артелью не утрафишь!

— Я не говорю о таких, о лодырях да о неспособных к работе. Но замечается в иных местах, что трудящие и преданные люди теряются, навыка у них нету к коммуне. Тут у вас, сам, наверно, замечал, хорошие мужики, бывает, за брехунами, за шептунами идут. А отчего? Оттого, что кое-которые в коммуну на иждивенье пришли, требуют всего от колхоза, а сами не наблюдают полностью общего интереса. И здесь вот образовалось такое: кинулись в коммуну и решили, что все им дано будет свыше меры и без всяких затруднений и препятствий. И чуть мало-мальская заминка, так сразу хай: «худо в колхозе! беда!»

— Мы маловеров и которые ноют по головке не гладим!

— Одним командованьем делу не поможешь, — вмешался Николай Петрович, внимательно следивший за разговором. — Надо, сам знаешь, товарищ Зайцев, на сознательность нажимать...

— Меня этому учить, пожалуй, не приходится, — сумрачно возразил Зайцев.

— Я не учу. Я замечаю, как у нас насчет сознательности не шибко чтоб...

— Ведется работа. А если слабо, так сами виноваты и поднажать надо. Со всей серьезностью!

Лундин, заметив, что беседа уползает в сторону, вернул ее на верное место:

— Коллективизацию провели на большие проценты. У вас надо считать свыше восьмидесяти. А сколько раз вам пришлось уже очищаться от негодного элементу? Выходит, что худо раскулачивали. Оставили на-племя не малое число злостных кулаков...

— Каленым железом выжигаем их!.. — зажегся протестом Зайцев.

— Об этом не спорю. И все-таки: чьи руки Синюхина толкали пособлять Оглоблина угробливать? Кто амбары поджигал? Кто мост портил? Вот они, остаточки кулацкие.

— До них, до кулаков, добраться трудно. Я об этом болею.

— Тебе не в упрек говорится. Я знаю. А высказываю я такое мнение: свалили в одну кучу, в коммуну, всяких — и бедняков со середняками, и скрытых кулаков да подкулачников, вот от этакой-то мешанины и получается вроде развал. Одна паршивая овца, как говорится, все стадо может испортить. А одна ли в нашем стаде паршивая?

— Паршивых много, — подтвердил Николай Петрович. — Но и того забывать не след, что среди бедноты сознательность растет. Значит, вроде противоядия!

— Теперь разговор о другом. — Зайцев ткнул выкуренную папироску в блюдце и потянул другую из измятой коробки. — О другом. Произошла осечка с планом. Три чети плана, это худо! Никуды не годится! А все отчего?..

Николай Петрович перехватил готовый ответ Зайцева и по-своему закончил за него:

— Оттого, что, пожалуй, план высокий был...

— Ого! — усмехнулся Лундин. — За чужим хвостом бежишь? Насчет нереальности плана! Старо, брат!

— План, хоть его и до меня устанавливали, — решительно заявил Зайцев, — совершенно исполнимый. Напрасно ты, Николай Петрович...

— Давай считать, — наливаясь горячей решимостью, тихо заявил тракторист. — Проверим по цифрам...

— Цифры — вот они у меня! — выбросил на стол растрепанную тетрадку Зайцев. — Вот все тут!

Николай Петрович вытащил из кармана штанов клеенчатую книжечку, перелистал несколько страничек и ткнул пальцем в строчки цифр.

— У меня тоже они. Те же самые, что и у тебя, товарищ Зайцев. По плану установлено засеять шестьсот семьдесят пять га. Прекрасно. А полных рабочих в коммуне сколь? Сто одиннадцать. Верно? Верно. А мыслимо ли у нас при одном тракторе и при недохватке тягловой силы по шесть полных га на рабочего класть? Мыслимо это, товарищи?

— Есть колхозы, где и по восемь на круг падает, — спокойно возразил Лундин.

— Норма не слишком высокая! — подтвердил Зайцев. — Была бы напористость да добросовестная работа!

Николай Петрович упрямо засопел и качнул головой.

— Теперь поздно толковать об этом, — тоскливо сказал он, — вполне поздно. А коммунаров, я так полагаю, этим планом шарашить не нужно. Отпугивать, что, дескать, не выполнили план и хуже прочих вышли, не надо, говорю!

— По головке, значит, их гладить?! — нехорошо засмеялся Лундин, а Зайцев шлепнул широкой ладонью по столу и угрожающе метнул в Николая Петровича:

— Подрывать хочешь установку? Смотри!..

— Меня пугать нечем... Если у меня такое мнение, я его могу среди товарищей коммунистов говорить. Вполне могу! Чужим не стану говорить, а с партийцем всегда поделюсь. Потому что может вред выйти! Форменный, товарищи, вред. Нам надо коллективизацию закреплять, а не расшатывать. Укреплять!..

— Это наша обязанность, — напомнил Лундин. — Партийная обязанность. Можешь не агитировать нас...

— Азбуке не обучай, — подхватил Зайцев.

— Я никого не обучаю... Только по-товарищески говорю: планом наших коммунаров корить не надо. Свыше сил навалили на них и взыскивать непомерного нельзя!

Зайцев встал и устало расправил плечи.

— Ух, ночи-то сколько! Засиделись... А тебе, — обратился он к Николаю Петровичу, — мой партийный совет: держи при себе твои сомнения и не суйся с ними вперед. Не суйся!..

Разговоры об урезанном пайке в столовой не прекращались. Но они перемешивались с другими: с толками и спорами по поводу недосева.