Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

Но это было так. И этот мальчик — это был ты!»

чье имя не упоминается, испуган. Нельзя сказать, чтобы ОН поверил всему услышанному или что-нибудь знал, и все же ОН пытается защититься.

ОН продолжал сидеть на краю постели, освободился от тела, увидел дворец мандарина, во дворе которого по грудам трупов шныряли крысы, увидел львов и людей на огромной арене цирка, увидел костры с оседающими в пламя людскими телами, услышал предсмертный хрип солдата. ОН чувствовал, ОН знал, что было нечто определяющее, нечто решающее в его предыдущей жизни, какое-то самое существенное событие, заставлявшее ЕГО бояться прошлого, проскальзывать не только мимо этого основного события, но и мимо всяких приятных и неприятных мелочей, больших и маленьких удач и неудач, — ко всему ОН относился с боязливой неприязнью. Собачья будка или что-либо иное — у НЕГО не было времени рассуждать дольше, ОН сидел на электрическом стуле в никелированном железном ошейнике, озабоченный и серьезный друг протянул руку к кнопке включения тока, чтобы от НЕГО осталась лишь горстка пепла; ОН ухватился за представившуюся ЕМУ возможность, поднял руку и попросил разрешения говорить, попросил последнего слова.

— Да, я помню, там были цветы, а вдоль шоссе — живая изгородь из сирени. Однажды я нашел в саду мертвую птицу и зарыл ее в цветочной клумбе. Я помню комнатушку на чердаке, забитую старыми сундуками и мебелью. Там я видел книгу, такую большую и тяжелую, что у меня не хватило силы вытащить ее наружу, и я долго листал ее, сидя на чердаке. Массивная обложка была обтянута коричневой кожей, иллюстрации — на плотной блестящей бумаге. Перед каждой иллюстрацией — тонкая шелковистая прокладка, она шелестела и липла к пальцам. На всех картинках были цветы, но такие, каких я в саду не видел, да и вообще нигде. Они были огромные, гроздьями свисали с ветвей деревьев, поднимались от земли и благоухали, хотя в мансардной комнате стоял застарелый запах мышиного помета и пыли. Я спрятал голову между страницами книги и в то же время боялся: вдруг обложка захлопнется, и я останусь один среди этого сладкого цветочного аромата, — больше всего он походил на запах дешевой карамели, шоколада и еще чего-то необъяснимо волнующего. Я блуждал в темном цветочном лесу и на следующий день едва дождался полудня, когда солнце освещает и мансардную комнату, — лишь тогда я вновь решился туда подняться, чтобы наугад раскрыть книгу, отстранить пелену папиросной бумаги и обонять запахи. Это было так прекрасно…

который все знает, не дает и теперь сбить себя с толку.

Я не знал, то ли ОН хотел обмануть меня этим рассказом, то ли просто насочинял всякой лирики, — какие-то сентиментальные истории о детстве (какого времени? Я говорил о трехлетием ребенке, ОН же — о мальчике постарше. Скольких лет? Зачем?), к тому же истории эти настолько общи, что ОН мог их просто-напросто где-нибудь вычитать и запомнить. Всегда-то стараемся мы приукрасить свое прошлое, хотя бы и при помощи затхлого чердака. Романтики, Робин Гуды! Как бы то ни было, я должен был подтолкнуть ЕГО вперед — сейчас было бы ошибкой разыгрывать сочувствие и всепонимание, — я вытащил из кармана клочок бумаги, который так дорого мне обошелся, который даже мне удалось раздобыть не так-то просто, и положил перед НИМ на стол.

— Этот сосед, этот человек — в нашем городе. Он работает в книжном магазине, вот его адрес.

И я сразу ушел, но я должен был проследить за НИМ до конца.

который помнит и о том, как закончилась для него последняя война, хотя сам никогда не заговаривает о событиях, описанных ниже.

Кто бы мог подумать, что туман опустится так быстро. Во всяком случае, я не припомню, чтобы такое случалось тут прежде. Всякую погоду довелось повидать, и заморозки, и туман; бывало, дрожишь за зеленя, а на полях, что пониже, порой и крепкое словцо скажешь, точно оно может помочь. Но что туман такой стеной станет, никогда бы не поверил. Еще несколько минут назад казалось — вот-вот взойдет солнце, тогда здесь, под соснами, было бы куда как светло и красиво, сейчас и то за полкилометра слышен треск веток да хруст мха под ногами. Эти, что позади, топают, словно стадо кабанов, туман даже и кстати. Чем гуще туман, тем ближе удастся подойти. Главное — шагать по прямой, здесь это несложно: заберешь лишку влево или вправо, окажешься на скате гребня и сразу это почувствуешь, — нужно следить, чтобы под ногой все время было ровно. Правда, на пути могут и ложбинки попасться, и попадаются, но их тоже надо пересекать напрямую, вот и выйдешь снова на гребень холма. А коли порядком в сторону занесет, заметишь и по лесу, — на холме-то сосны прямые да сухие, звенят, если по стволу стукнуть. Сейчас, правда, не время стук разводить, те, что впереди, тоже начеку, и без того топот шайки услышат. Начнут палить, а надо бы попытаться без стрельбы. Еще полчаса — и всему конец. Напоследок два-три крепких словца ввернешь, и дело в шляпе. Только бы туман не стал еще гуще, и без того не знаешь, куда ногу ставить. Когда это видано, чтобы здесь, в бору, и такой туман. Тем это тоже на руку, садись где стоишь да моли бога, чтобы никто на тебя случайно не наступил. Пронесет — стало быть, ты на сей раз спасен. Только ведь потом опять не кого-нибудь, а меня поставят впереди шайки, чтобы я ее куда надо привел. Но если сегодня кто и уцелеет, назад не вернется. Забьется в чащобу и станет отсиживаться, словно волк. Сюда, в этот светлый бор, больше не сунется, проклянет день и час, когда посмел из зарослей вылезти. Те, что впереди, наверно уже парятся, только бы не удрали до восхода солнца. Да нет, понадеются на туман.

Надо бы прибавить шагу. Прижимайте свои ружьишки поплотнее, такой грохот на том свете услышать можно.

Нога зацепилась за какой-то сук, он мягко, без треска, сломался, и я опустил ногу, которая повисла было в воздухе, как бывает на охоте, когда на пути не вовремя и не к месту попадется хворост. Но на этот раз сук даже не хрустнул. Я опустился на четвереньки, пошарил рукой по земле. Сухого мха не было и в помине, пальцы ткнулись в намокшую гнилушку, я раздавил ее, вытер руку о куртку. Ко мне шагнула высокая серая фигура, дохнула в лицо запахом тонкого табака, — казалось, ее отделяло от меня заиндевелое стекло. Проклятый туман!

Я пощипал бородавку на правой щеке, ничего, дескать, не случилось, надо взять чуть левее, гребень холма местами узковат и низковат, да и туман вот. Откуда, черт побери, знать мне дорогу во всех подробностях, что за нужда мне была в этой глухомани околачиваться! Спокойно, скоро услышим реку, а возле нее и банька стоит. Все будет в порядке, волноваться не с чего.