Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

Улицы провожают трамвай; вслед за ним бегут, как свадебные шафера на беспокойных лошадях, цветущие акации; яркие окна домов передают друг другу прощальную эстафету. Трамвай делает короткую остановку. В вагон входит высокий, несколько сутулый старик, он опирается на трость с никелированным набалдашником. Вагон пуст, но старик долго выбирает себе место, придирчиво оглядывая деревянные изгрызенные временем скамейки, наконец, усаживается напротив меня и вздыхает.

— Вот и последний вагон провожаю. Раньше я мог хоть на трамвае прокатиться, теперь и этой радости мне не останется. Все стало другим, весь город стал другим.

Кондукторша возразила ему;

— Теперь будете ездить в троллейбусе. Троллейбус удобнее…

— В девяносто лет трудновато привыкать к переменам, — грустно ответил старик, ветеран трамвая.

Трамвай что-то невнятно бормочет, его хилые суставы трясутся как в лихорадке. Я уже собираюсь вступить в разговор старика с кондукторшей, мнё тоже хочется сказать что-либо о привычках, но в вагон вваливается шумная ватага молодежи. Трое парней и две девушки, а шуму и смеху — на весь вагон.

— Ну и развалина, братцы, ну и развалина! — горланит один из них и театрально поводит рукой.

Парень в новом сером костюме, он не решается сесть на старые ободранные скамейки, так и стоит посредине вагона. А через открытые окна трамвая несется аромат цветущей акации, заглядывают огоньки фонарей. Парень в черном костюме держит на коленях магнитофон. Он поддакивает парню в сером, по его мнению, трамвай — в «жанре Рабле», похож на гигантскую кобылу, на которой ездил Гаргантюа. Парень в сером находит сравнение трамвая с кобылой Гаргантюа блестящим и долго хохочет.

— Эй, малыш, — кричит ему белокурая девушка. — ? Что это тебя так рассмешило?

И смеется сама.

Молча сидели только двое: парень в синей курточке и девушка с двумя гвоздиками в руке. Их не могли рассмешить даже шутки парня в черном костюме.

И вдруг старый пассажир возмущенно застучал о пол своей тростью.

— Грех смеяться над старостью, — строго сказал он в наступившей тишине. — Вагон выполнил свой долг, Он постарел на работе…

Старик обвел всех укоряющим взглядом, увидел смущенные и пристыжённые лица и смягчился.

— Я вот помню, когда появилась первая конка… Еще до революции. Вагон тянули четыре лошади, и все равно это считалось дивом. Людей сбежалось как на ярмарку. А уж когда вышел электрический, все решили, что его толкает нечистая сила. Казалось великим чудом, что вагон может двигаться по рельсам сам, без лошадей. И вот прошло пятьдесят лет, всего только пятьдесят лет… — Старик оглянулся на кондукторшу, взглянул на меня. Он, видимо, искал кого-то, кто мог подтвердить, что пятьдесят лет — не такой уж большой срок.

— Поверьте мне, — тихо продолжал старик, — это совсем, небольшой срок — пятьдесят лет. Они так быстро проходят — годы…

И он умолкает.

Между девушками и парнями возникает приглушенный спор. После вспышки старика они говорят вполголоса. Из разговора я догадываюсь, что девушка с гвоздиками выходит замуж за геолога и уезжает с ним на Амур. Ее подружка горячится, доказывая, что девушка поступает правильно. Я слышу, как она настойчиво повторяет: «Ну и что из того, что они мало знакомы? Что из того? Раз они так решили, значит, у них любовь. Правда, Марта?» Марта краснеет, а у парня, сидящего рядом с ней, начинают дрожать руки, лицо у него становится несчастным. «Любовь! — громко и зло вступает в беседу парень с магнитофоном. — Спешит замуж, вот что это. Просто подвернулся счастливый случай…» «Бессовестный!» — возмущается подружка Марты. Тот не сдается: «Пусть скажет Влад, что он думает. Марта же ему натянула нос!» Парень в синей курточке бледнеет, но отвечает с достоинством: «Мы с Мартой друзья». На это парень с магнитофоном только саркастически передергивает плечами.

Кто знает, чем закончился бы этот спор молодежи, если бы с натугой не заскрипели тормоза трамвая. Он дергается раз-другой и останавливается. Веселый вагоновожатый объявляет:

— Незапланированная остановка!

Загораживая почти всю проезжую часть улицы, стоит громадина рефрижератор.

Молодежь высыпает из трамвая.

— Пошли пешком!

— Да уж лучше пешком, чем на этой развалине!

— Ой, как пахнет акация!

Старый пассажир грустно качает головой, неохотно поднимается со скамьи.

— Пора и мне выходить. Я почти приехал…

Он выходит, и мы опять остаемся вдвоем с кондукторшей. Кондукторша провожает старика взглядом, затем снова принимается считать деньги, отмечая карандашом на бумаге какие-то цифры.

Каждому из нас предстоят расставания с родными краями, с близкими людьми, с привычными обжитыми вещами, только всяк расстается по-своему. Разлуки неизбежны, и, как говорится, «хочешь не хочешь, а быков погоняй». Молодым разлуки даются легче: впереди их ждет новое, неизведанное, их зовут открытия. Уезжает из родного города девушка с гвоздиками. Но ее ждет любовь, она спешит на ее зов и потому без труда разорвет тонкие нити былых привязанностей. Старый пассажир, казалось бы, расстается только с привычным транспортом, но для него это — прощание с полувековым отрезком жизни. В девяносто лет не легко даются перемены. Прошлое, как правило, не возвращается, а если и возвращается — то для других. Каждому предстоят разлуки, каждый из нас оставляет чистые родники, каждому предстоят вокзалы, дороги, но только каждый разлучается по-своему.

Трамвай снова пускается в путь по Скулянской рогатке. Пьянящий воздух проникает в вагон, тревожит мою душу. И вдруг я узнаю знакомый переулок. Да, да, здесь я бегал в школу, распугивая по пути воробьев из рогатки. Еще осталась булыжная мостовая.

Переулок тянется наискось от самой окраины, пока не наталкивается на трамвайную линию. Здесь я каждый день поджидал свою маму, чтобы хоть мель, ком увидеть ее. Она в то далекое время работала кондукторшей на трамвае. На этой остановке я каждый день ждал ее с тоскливым нетерпением. Показывался красный вагон, бормотал сонный колокольчик. И я слышал, как откуда-то сверху, из-за облаков, мама громко звала меня по имени. Я едва успевал заметить в беге трамвая тонкую мамину руку, махавшую мне, затем мелькало ее милое лицо, оно улыбалось. В воздух летели яблоки — желтые, красные, белые — как дождь, окаймленные радугой. Яблоки, подпрыгивая, катились по булыжной мостовой. Пока я их собирал, вагон, приглушенно потренькивая, уже был далеко. Лишь слабая рука прощально махала мне с задней площадки трамвая. Булыжник на мостовой остался, а яблоки…