Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

— Но откуда ж я знаю? Я-то не состоял в вашем колхозе.

— Ну да… Я вот состоял, а пензию не дают.

— Тьфу ты! Опять двадцать пять, — Володя громыхнул стулом и повернулся ко мне: — Вот, поговори с ним.

Старик тоже поглядел на меня, часто заморгал, зашмыгал носом и заплакал:

— Бог с ними… Дадут — дадут, а не дадут — и не надо, — он утер шапкой лицо и горестно вздохнул.

— Вы откуда будете? — спросил я его.

— Из Петуховки я… Самохвалов.

— Кто ж поступил с вами несправедливо? На что вы жалуетесь?

— Мне не то обидно, что не работал, а то, что бумаг, говорят, нету.

— Так ведь только бумага подтверждает, что вы работали, — сказал Гладких.

— Небось, когда работал, бумаги не требовали. Ступай на работу и все… Я, бывало, и на бакчи еду и в лес за дровами. Мне говорят — иди в кавхоз, лошадь дадим.

— А вы что, безлошадником были? — спросил я.

— Когда лошади не было, я на крахмальном заводе работал.

— А в колхозе по доверенности работали или как? — спросил Гладких.

— Нет, я на труддень. Сани починю, тырлы… Казхозник я.

— Да у тебя даже книжки колхозной нет, — сказал Гладких. — Ты и в райтопе работал, и в лесничестве, и на кирпичном.

— Куда пошлют, там и работал. Получал колько дадут. Мне больно обидно, что все получают пензию, а я нет. А еще больно грубо сказал секретарь Федька: от меня, мол, все зависит. Хочу дам бумагу, хочу нет. А я без работы не могу. Болею я от этого. Охо-хо-хо! Мало работал? Да я, брат родной, сидеть не могу. На быке шкуры возил в войну. А мосты через Петравку развалились. Это, как сказать? Телега без наклесток… Не телега — дроги. Шкуры с нее плывут… а я по река их ловить. По брюхо в воде плавал. Бумаг, говорит, нету. Это не доказывает. У меня свидетели есть. Кто хочешь подпишет, что дядя Васька работал. Эхе-хе-хе! Как вы мне поясните сделать-то? Что я в кавхозе работал.

— Надо такую бумагу, чтоб свидетели подписали… Хотя бы два человека. Понял? — пояснил Гладких. — Голошеин так сказал.

— Голошеин… Какой Голошеин? Федька, что ли? Дак он не хочет подписывать.

— Да что тебе дался Федька! — взорвался Гладких. — Пусть подпишут свидетели, которые знают, что ты работал.

— Ну да… Подпишут — подпишут, а не подпишут — и не надо. Мне больно то обидно, что бумаги, говорит, нет. Когда работать надо — бумаги не просят… а пензию — дай бумагу. Охо-хо-хо… — Он натянул глубоко, по самые брови, шапку, расправил уши и пошел.

— Наконец-то, — с облегчением сказал Гладких и, дождавшись, пока тот вышел, спросил: — Как думаешь, бестолочь или придуривается? Если придуривается, то неплохо играет.

— Небось есть захочешь — заиграешь.

— Нет, ты чудной! Что у нас тут богадельня, что ли? Кто ему велел бегать с места на место. Порастерял все… А теперь и штанов не соберет.

Володя был еще молодым человеком — чуть за тридцать перевалило, — судил обо всем строго. Я только пожал плечами и вздохнул, как давешний проситель…

— Тебя там директор ждет, из Мещерского совхоза, — перевел я разговор.

Он вдруг рассмеялся с каким-то предвкушением потехи и даже руки потер:

— Пусть посидит.

— Да неудобно. Может, позвать?

— Он не войдет… При тебе — ни за что не войдет!

— Что у вас за секрет?

Володя достал из ящика письменного стола сколотую булавкой машинописную рукопись и кинул передо мной на стол:

— Читай!

Я прочитал заглавие: «Письмо директору совхоза «Мещерский» Петру Емельяновичу Проскурякову»…

— Личное письмо? — спросил я, отодвигая рукопись.

— Да ну, личное! Вроде вызова послал директору, как раньше на дуэль вызывали. Самым честным поступком вашим, говорит, было бы сейчас же написать заявление об уходе. Не ваше это дело — быть директором, — Володя рассмеялся. — А, каково выдал?

— Кто этот судья?

— Да есть у нас один строптивый… Рабочий совхоза… тракторист.

— Простой рабочий?

— Ну, не совсем простой. Наш изобретатель Ступин. Слыхал?

— Это что в газетах пишет?

— Он. Съездил бы к нему. Интересный мужик…

— А что у него с директором?

— Как тебе сказать… Тут нашла коса на камень. Шерстит он директора и на собрании и в печати. А тот прижал Ступина на горючем. Приказал за пережог дизельного топлива удержать со ступинского звена. Ну и высчитали по тонне с каждого. Ступин ему письмо: за что? Что у нас, трактора не исправны? Топливо течет? Или на свои нужды гоняем трактора? По чьей вине пережог? Да по вашей. Летом солому возим на санях, а зимой на телегах. Возле фермы непроходимые болота — за уши трактора таскаем… Мы и так мало зарабатываем по вашей милости, а вы с нас за пережог еще берете? Ну и пошла писать губерния… Другой бы получил такое письмо — в сейф его запрятал. А этот в райком прислал: примите меры, говорит, подрывают мой руководящий авторитет.

— Кто же из них виноват?

— Виноват тот, кто поставил бывшего коновала директором совхоза, — с обычной своей резкостью заметил Володя. — Был плохой ветеринар в районной ветлечебнице. Куда его девать? А пошлем-ка зоотехником в совхоз. Там единица… Послали… Проходит года два, умирает директор. Кого на место директора? А там же есть зоотехник… в заместителях ходит. Вот и пускай старается. Он с дипломом. Совхоз-то животноводческий. Ему и карты в руки… Да что там говорить… — Гладких поглядел на письмо, полистал страницы. — И ведь вот хитрец, этот Ступин. Чует слабую струну и сечет прямо под самый корень. Вот послушай, что пишет: «Личное командование без совета и знания дела в наше время выглядит, как уродливое шарлатанство и обыкновенная наглость…» — Гладких поглядел на меня с вызовом: — Каково? — стал пояснять: — Этот машину конструировал по разбрасыванию удобрений. А директор запретил: «Нам не нужна такая машина!» А Ступин ему: «Кому это вам? Инженеру и агроному нужна. Мне, механизатору, тоже. Кому же вам? Очевидно, следует понимать — мне, директору. Мне так показалось, мне, директору, так захотелось; мне, директору, нет дела до того, что думают другие. Вот это и есть, говорит, волюнтаризм, то есть хулиганство». Ха-ха-ха! Так и написал… вот, смотри! — он ткнул пальцем в строчку и прочел: «Хулиганство».

— Ну, и что ж ты скажешь директору?

— Что ему скажешь… Хочешь послушать? — он озорно повел глазами и занес палец над кнопкой на торце стола. — Сейчас позову.

Я вспомнил, как директор при моем появлении поспешно взял со стола желтую папку (видно, там был второй экземпляр этого письма), с какой готовностью уступил мне очередь в кабинет, как услужливо кланялся, улыбался виновато: «Проходи, мол, ради бога… только не со мной…» И не мог пересилить себя.

— Неловко, — ответил я. — Лучше съезжу к Ступину.

— Ну, как знаешь.

Поездка моя в совхоз «Мещерский» случилась неожиданно скоро. На другой день с утра поднялась такая метель, что не видать было домов на том порядке улицы. За двое суток немыслимой круговерти намело-насугробило столько снегу, что мой Семен Семенович забастовал: «Куда в такую непогодь на охоту? В снегу вымокнешь по самую ширинку». У Гладких открылся какой-то семинар, и ему не до охоты. Я было загрустил совсем.