Вильям Гиллер - Вам доверяются люди

— Отведайте, — мягким, домашним голосом говорит она, — с кухни посылают. Велели вам пробу снять.

Она ставит поднос на стол. Над стаканом вьется легкий парок. До чего вовремя! Степняк, обжигаясь, прихлебывает чай и, отломив кусочек кренделька, старательно жует.

— Это что же, весь завтрак? — обеспокоенно спрашивает он.

— Как можно! — старушка всплескивает короткими ручками. — Еще каша овсяная, хлебушек, масло, кефир. Мы кашу Юлии Даниловне снесли на пробу, а масло с хлебом — в приемное отделение, ну и чайку всем, конечно.

— Правильно, — одобряет Степняк, разглядывая старушку. — А вы, значит, на кухне или в столовой работаете?

Старушка степенно поправляет косынку.

— Нету, — говорит она, — мы не в столовой, мы в терапии, с Юлией Даниловной. Санитарка я, тетя Глаша.

— Ох, верно, верно! — спохватывается Степняк, мысленно ругнув себя за рассеянность.

Тетя Глаша — гордость Юлии Даниловны.

Среди санитарок она своего рода Машенька Гурьева. Юлия Даниловна дней пять назад немного смущенно призналась, что сманила старшую санитарку из районной поликлиники.

— Дивная старуха, — объясняла она, — опытная, ловкая, умелая. В ином случае и сестру научит.

— Как же удалось? — поинтересовался Степняк, понимая, что если Машеньку Гурьеву мог соблазнить масштаб работы, то санитарке в больнице куда труднее, чем в поликлинике.

— Личное обаяние! — отшутилась Лознякова.

Теперь тетя Глаша, с ее круглым приветливым лицом, стоит перед Степняком, не то ожидая своего подносика, не то в чаянии обстоятельного разговора.

— А в хирургию вы бы не пошли? — с озорным любопытством спрашивает Степняк. — Там, тетя Глаша, люди после операций, им очень нужен хороший уход.

Лицо тети Глаши становится суровым.

— Нету, товарищ главный врач, — твердо говорит она, — уж мы с Юлией Даниловной вместе. Неразлучные мы. Вы, может, и не знаете, из какой ямы она меня вытащила: совсем помирала я, а теперь ее стараниями живу и радуюсь. Нету, — повторяет тетя Глаша, — в терапии тоже ласка нужна. Уж это я по себе знаю.

Степняк ощущает легкую неловкость, словно неумно поддразнил ребенка.

— Терапия так терапия! — поспешно соглашается он. — Я просто к слову… Но уж вы будьте так добры, подучите нашу молодежь вот этой самой ласке.

Тетя Глаша успокаивается.

— Подучить работе нетрудно, а вот ласка… она, товарищ главврач, от характеру бывает. Или там от переживаний. Больного, может, смертная тоска томит, ежели он, к примеру, сердечник. Его разговорить, ободрить надо, — тетя Глаша произносит «ободрить», делая густое ударение на втором «о». — А молодым это еще по большей части непонятно. Что, мол, за капризы? Лежишь себе — и лежи…

Телефонный звонок прерывает беседу. Тетя Глаша на цыпочках удаляется, прихватив свой поднос с пустым стаканом и тарелкой, а Илья Васильевич слышит в трубке оживленно-властные интонации Бондаренко.

— Товарищ Степняк? Доброе утро! Звоню, чтоб предупредить: в десять пятнадцать будем у вас. Кроме того приедет председатель райисполкома, один товарищ из горздрава и… Впрочем, нет, пока не скажу. Везу подарок, да такой, что пальчики оближете!

Таисии Павловне очень хочется, чтоб Степняк проявил любопытство, и он отлично понимает это, но в памяти всплывает полузабытая строка: «Бойтесь данайцев, даже дары приносящих». И Илья Васильевич еле удерживается, чтоб не произнести ее вслух.

— Боюсь сюрпризов, — говорит он с неискренним смешком.

— А этому обрадуетесь, — уверенно отвечает Бондаренко.

— Аппарат для наркоза?

— Ну какой же это подарок? Нет, дорогой товарищ, берите выше.

— Выше? — Степняк и в самом деле начинает испытывать некоторый интерес. — Не мучайте, Таисия Павловна!

— Ох, как жалостно… — она удовлетворенно смеется. — Ладно, ладно, не падайте в обморок: везу вам Мезенцева! В полное ваше владение! Довольны?

— Мезенцева?! Федора Федоровича?!

Степняк действительно поражен. Шутка ли — профессор Мезенцев, бог полостной хирургии, которого еще в годы войны берегли как святыню и дальше Москвы не отпускали. Мезенцев! Именно в войну он прогремел своими смелыми операциями, потом возглавлял клинику специального института; по его книгам учатся теперь студенты. Немыслимо, чтоб этот ученый согласился…

— Вы живы? — весело осведомляется Бондаренко.

— Мезенцев будет у нас консультировать? — все еще не веря услышанному, спрашивает Степняк.

— Мезенцев будет штатным работником вашей больницы! — торжествующе объявляет Таисия Павловна и, понимая, как ошеломлен Степняк, переходит на доверительный тон: — Ну, слушайте, я вам кое-что объясню. Его институт вместе с клиникой перебазируется на периферию. Между нами — к черту на кулички. Это решение очень высоких инстанций. А Мезенцев коренной москвич и не имеет ни малейшего желания менять местожительство. На шестьдесят шестом году жизни это в самом деле нелегко, — Таисия Павловна почему-то вздыхает. — В общем, сложилось так, что нам удалось перехватить его для вашей больницы. Понимаете, как вам повезло?

— Понимаю… — растерянно бормочет Степняк. — Значит, Мезенцев будет главным?

— Упаси боже! — слышно, что Таисия Павловна искренне негодует. — Неужели вы считаете меня способной на такой подвох? Да сам Мезенцев ни за что не согласился бы на главного… У вас же намечены два хирургических отделения. Первое возглавит Мезенцев, второе — ваш Рыбаш. Выдвижение молодых кадров, здоровое соревнование и так далее… Вы слушаете?

— Да, — говорит Степняк и от души благодарит: — Да, Таисия Павловна, это действительно дорогой подарок!

Бондаренко довольна:

— Вот видите, товарищ Степняк, я знала, что мы отлично сработаемся.

В четверть одиннадцатого они приезжают. Грузный, с тяжело нависшими веками и короткой шеей председатель райисполкома; белесый, с расчесанными на пробор редкими волосами, в модных очках со светлой оправой представитель горздрава, высокий, с сухим, аскетическим лицом Мезенцев. У Мезенцева крупная, красивая, совершенно седая голова, коротко подстриженные виски и очень черные брови под светлыми, насмешливо-проницательными глазами. Степняк видел Мезенцева в военные годы, на всесоюзном совещании хирургов. Тогда волосы у него были еще совсем темные, с легкой проседью, и эти черные брови не так выделялись на лице.

В строгом черном костюме, вырезанном как фрак, и белой блузке с пуговками-бриллиантиками, Таисия Павловна похожа на дирижера. Она и в самом деле упоенно дирижирует всей церемонией. Знакомит Степняка с приехавшими, говорит несколько слов о каждом из присутствующих врачей, мягко командует порядком представления и, наконец, улыбнувшись председателю райисполкома, объявляет: