Ирина Стрелкова - Избранное

— Ну, ты даешь! — Фомин усмехнулся. — Слушая тебя, можно подумать, что ты свой человек в театре. А ты сколько раз там был за всю свою жизнь?

Володя вскочил с кресла и снова сел.

— Допустим, меньше десяти раз. Но что это доказывает? Я мог разгадать механику этого преступления проверенным дедуктивным методом — ищи того, кому это выгодно.

— Ладно, ладно, — благодушно заметил Фомин. Он понял, что на этот раз взял верх над Киселевым. — Давай дальше про Пушкова. Только не размазывай. Мне ведь надо опросить и других работников музея.

— Я буду предельно краток. Когда Пушков привез в Путятин свои полотна, веришь ли, их не хотели брать. И помещения, мол, нет. И негде взять средства, чтобы содержать картинную галерею такого частного характера. Тогда Ольга Порфирьевна — ей на том свете зачтется! — взяла всю ответственность на себя, хотя наш музей всего лишь краеведческий. Пушков оставил ей все свои картины и вернулся в Москву, а через полгода умер от кровоизлияния в мозг. В газетах даже некролога приличного не дали, только фамилию в черной рамочке. Но вот проходит несколько лет, и Пушковым начинают интересоваться. Словно он сам, при жизни, был этому помехой. Там статья промелькнет, тут репродукция. За этими первыми камешками — лавина. Нашего Пушкова ставят рядом с Рерихом. И ведь не зря! Он на самом деле рядом. За рубежом тоже начинают шевелиться. На аукционах всплывают полотна, увезенные когда-то из России, и цена на Пушкова так и скачет вверх. Возьми это обстоятельство себе на заметку и запроси по своей линии, сколько долларов могла бы стоить сейчас «Девушка в турецкой шали».

— Ты серьезно? — спросил Фомин, хотя уже понимал, что глупым розыгрышем тут и не пахнет.

— Вполне, — отозвался Володя. — Пушкова украли. И сделали это очень понимающие люди.

— Так какого же черта, — Фомин стукнул кулаком по столу, — какого черта вы не позаботились об охране! Знали, какие у вас тут доллары, и оставались при этой вашей тете Дене.

— Мы запрашивали! Сколько раз! — печально оправдывался Киселев. — Но ты же сам только что говорил: музей провинциальный, краеведческий, возможности копеечные. Да что там охрана! Я краски покупаю на свою зарплату. Я ведь хоть и зам по чину, а до сих пор самолично оформляю стенды, пишу таблички, вплоть до «Гасите свет!».

— Н-да-а… — Фомин посочувствовал от души. — У вас тут, конечно, и ставки мизерные. У тебя, к примеру, сколько рэ?

Володя с ужимкой назвал свои «рэ».

— Не разживешься. У тебя ведь мать и сестра. Кстати, как они?

— Мама умерла, сестра в этом году кончает десятый класс. Собирается подавать в Строгановское. Самостоятельная особа. Но вот познакомилась с примитивистами из Москвы…

Фомин перебил:

— С какими примитивистами?

— Да это я их так называю. Трое халтурщиков расписывают у нас новое кафе. Они втолковали Таньке, что талант талантом, но нужна еще и подготовка, годик работы с квалифицированным преподавателем. В Путятине такого не найдешь, надо ехать в столицу, а там берут за урок пять рублей… Нам с Танькой не по карману.

— А они сами не набивались в преподаватели?

— Нет, для них пятерка не заработок. Примитивисты сейчас в моде, особенно у торгового начальства.

— Ну, а вообще какое они произвели на тебя впечатление?

— Подозреваю, что в юности все они получили приличное образование.

— Твоей Ольге Порфирьевне они почему-то не понравились.

Володя вздернул тощими плечами.

— Она человек старых вкусов и с художниками — не только с этими — у нее давняя вражда. У нас в музее со времен Кубрина хранятся альбомы с образцами русских и французских ситцев. Были случаи, что творческие личности вырывали тут листок, там листок. Узорчик стянут и выдадут на текстильной фабрике за свой. А как уличишь, если образец исчез? Мы теперь альбомы на руки не выдаем. Садись в кабинете директора и листай, а Ольга Порфирьевна сидит и глаз не сводит.

— У тебя с ней хорошие отношения?

Киселев тонко улыбнулся.

— Я бы сказал, разнообразные отношения.

— А что бы ты сказал о вдове художника Пушкова, — Фомин заглянул в блокнот, — о Вере Брониславовне?

На этот раз Киселев не спешил с ответом.

— Умна, — начал он, подумав, — очень энергична, обладает несомненной деловой хваткой, умело включилась в посмертную славу своего мужа. Однако всегда жалуется на свою непрактичность. В Москве легенды ходят о ее простоте.

— Ты ее не очень-то любишь, — заметил Фомин.

— Возможно. А она, кажется, не очень-то любит ту, с которой написан портрет в турецкой шали.

— С Ольгой Порфирьевной у вдовы хорошие отношения?

— Они держатся как задушевные подруги, но на самом деле она Ольгу Порфирьевну терпеть не может, потому что такое общество ее старит. Еще у тебя есть вопросы?

Фомин закрыл блокнот и достал из кармана пачку сигарет.

— Закурим?

— Я не курю.

— Правильно делаешь. — Фомин чиркнул зажигалкой, затянулся. — Слушай, Володька, сколько же лет мы с тобой не виделись?

— Через месяц, когда моя Танька сдаст экзамен, исполнится ровно восемь.

— Надо бы встретиться, потрепаться. Расскажешь, как ты тут жил все эти годы.

Киселев смешливо покрутил головой.

— Нет уж, давай условимся рассказывать про эти годы по очереди. Немного я, потом немного ты, потом опять немного я… Согласен?

— Чудишь ты, Володька, — Фомин натянуто улыбнулся, — какие-то дурацкие условия ставишь.

Киселев надул щеки и по-мальчишечьи прыснул.

— Слушай, Фома, а ведь ты меня заподозрил!

— Нет, ты совсем спятил! — возмутился Фомин.

— Честное слово, заподозрил! — с удовольствием повторил Киселев. — В расследовании этой кражи ты, Фома, главное — остерегайся идти по шаблону. У людей твоей профессии, как я замечал, есть склонность к шаблону. А тут другой случай, поверь мне! Вот представь себе горбатого и слепого. Кто из двух больше хотел бы, чтобы все люди ослепли? Ведь не слепой, нет! Горбатый — вот кому это было бы кстати.

Фомин глядел на него и крутил пальцем у виска.

— Ты, Кисель, как я убедился, имеешь привычку выносить суждения по множеству вопросов, не заботясь о мало-мальски подходящих доказательствах. Например, только что с умным видом пустился рассуждать о шаблоне. Среди преступников не так-то много встречается гениев, которые находят оригинальные пути. В преступлениях, напротив, встречается шаблон, и при расследовании полезно прикинуть, какой шаблон мог быть использован в данном случае.

— Например? — заинтересовался Киселев.

— Например, знаток искусства вступил в контакт со знатоком иного сорта. Один разбирается в живописи, а другой в том, как проникнуть в запертое, но плохо охраняемое помещение.

— Но ведь ты не обнаружил следов взлома! — вскричал Киселев.