Ирина Стрелкова - Избранное

— Обнаружил или не обнаружил — об этом еще говорить рано. — Фомин нарочно темнил. — А теперь спасибо тебе за ценные сведения, можешь быть свободным и не сочти за труд сказать тете Дене, чтобы она зашла ко мне.

Оставшись один, следователь слегка выдвинул верхний ящик письменного стола. Там сверху лежала четвертушка ватмана, на ней затейливым шрифтом было выведено «Таисия Кубрина» и вычерчена виньетка.

— Вот оно что! — сказал Фомин самому себе и задвинул ящик.

Дверь отворилась, и вошла старуха в черном платке.

— Ольга Порфирьевна велели передать, что они уехали с Верой Брониславовной и сегодня на работе не будут.

«Вот это оперативность!» — подумал Фомин.

— А ты чей же? — спросила тетя Дена, усевшись напротив следователя. — Не внук ли Фомина Ивана Степаныча?

За исключением Киселева весь крохотный штат музея оказался женским. Фомин уловил, что Ольгу Порфирьевну тут недолюбливают за строгость и будут рады, когда она, наконец, уйдет на пенсию, а ее место займет Володя Киселев.

— Уж такой он добрый, со всеми уважительный.

Известно, что женщины наблюдательней мужчин, памятливей на всякие мелочи. А в провинции вообще наблюдательность развита сильнее, чем в больших шумных городах. Про московских художников Фомин получил в музее весьма обширную информацию.

В тройке художников за главного считается Юра, у него борода цвета пеньки. Юра был в музее только один раз. Прямиком прошел в зал Пушкова, постоял перед знаменитым портретом и быстро удалился. Сейчас Юра в музее не показывается. Копию с портрета девушки в турецкой шали писал художник с рыжей бородой, его зовут Саша. Он работал в музее целую неделю. Когда стоял за мольбертом, то непременно разговаривал вслух сам с собой. В таких разговорах отзывался о самом себе очень плохо, попросту говоря, ругал себя последними словами. Бросит кисть и пойдет бродить по музею, словно что-то потерял. Одним словом, на сотрудниц музея Саша произвел впечатление немного чокнутого. За ним несколько раз заходил чернобородый Толя, он в бригаде художников вроде бы за младшего, подай-принеси. На нем все покупки, и ушлый Толя уже завел знакомство со всеми продавщицами, но только в продовольственных магазинах. На промтовары у бородачей, как видно, денег нет. Они вообще живут экономно, не пьют, даже не ходят поесть в ресторан, а готовят обед на электрической плитке. Толя сам об этом рассказывал, он парень вежливый, всегда здоровается, где бы ни встретился, только взял себе привычку и в булочной, и в молочной, и в овощном брать все без очереди. Но этим и местные иные отличаются, не только москвичи.

— Работая в музее, художник уносил копию каждый раз с собой или оставлял? — заинтересовался Фомин.

— Он ее в угол ставил и завешивал тряпкой. Только один раз было унес. Он в тот день очень злился, прямо перекосило всего.

Фомин установил, что работу над копией рыжий Саша закончил пять дней назад и больше его в музее не видели. Он теперь вместе с теми двумя что-то малюет в кафе. Там стена вся сплошь стеклянная, с улицы все видно. Как-то там, у художников, вертелась Танька Киселева. Сотрудницы музея обсудили этот факт между собой и решили, что хотя б и сплетня, а старшему брату знать надо, ведь он у Таньки и за отца, и за мать. О чем Володя с ней после говорил, в музее не любопытствовали, но Танька больше в кафе не бегает. И слава богу. Ничему хорошему ее там не научат.

Спрашивал Фомин сотрудниц музея и про владельца синего «Москвича». Выяснилось, что он тут побывал не один раз, а два. Номер машины женщины не запомнили, но первая буква была «Ю». Из-за нее у них был спор насчет городов, начинающихся на «Ю». Есть такие или нет. А сам приезжий произвел в музее впечатление интеллигентного человека. Приезжие обычно осматривают только зал Пушкова, что является для музея обидой. А этот обстоятельно прошел по всем залам, интересовался и природными богатствами, и историей Путятинской мануфактуры, и знаменитой стачкой.

Закончив опрос сотрудников, Фомин пошел звонить по телефону своему начальству, что дело о краже из музея оказалось не пустяковым.

Кабинет хозяина Путятинской мануфактуры и рядом зальце для конторщиков были расположены таким образом, чтобы мануфактурный дух не проникал в прочие апартаменты. Пройдя двором и поднявшись по лестнице, Фомин из застекленной галереи, через зальце добрался до кабинета. Здесь все сохранилось в том виде, в каком оставил свое святилище сбежавший за границу Кубрин. Кожаные кресла, кожаный диван, книжные шкафы с резными колонками, письменный стол с львиными мордами на дверцах. Сыщик-эрудит определил бы в убранстве кабинета тот стиль, который в России предшествовал вторжению деловой мебели шведского производства. Но Фомин — как правильно заметил его бывший одноклассник — не был еще эрудитом. Читать он не любил с детства — поэтому его не заинтересовали книжные шкафы, сквозь зеркальные стекла которых поблескивало золотое тиснение на корешках.

Поговорив со своим начальством, Фомин подумал немного и позвонил в приемную председателя горсовета.

Секретарша председателя весело ответила, что товарищ Колосков действительно принимал сегодня утром вдову художника Пушкова. Именно с ней он и укатил неожиданно на родину Пушкова в деревню Нелюшку. Вряд ли он сможет обернуться с такой поездкой до конца рабочего дня, хотя туда теперь хорошая дорога, асфальт. А между тем ему все время звонят: у него сегодня по плану два важных совещания и никто не может понять, какая муха его укусила.

— Может, его упросила вдова Пушкова? — осторожно осведомился Фомин. Он догадывался, что поездка в Нелюшку придумана Ольгой Порфирьевной. Ловкая особа — ничего не скажешь.

— Да нет, что вы! — затараторила секретарша. — Вера Брониславовна приходила к нам совсем по другому вопросу. Она возражает против использования копии с картины покойного мужа для оформления кафе. Ни в коем случае! Товарищ Колосков при ней вызвал к себе отдел торговли и отдел культуры.

— Ну и что же решили? — Вопрос был для Фомина не праздный. Он собирался прямиком из музея направиться к троим бородачам.

— Решили категорически запретить художникам использовать эту картину.

— Круто берете, — проворчал Фомин. — А с юристом советовались? Договор с художниками смотрели?

Секретаршу рассмешила наивность Фомина.

— Ой, да мне-то откуда знать! Меня в кабинет не приглашали. Я только знаю, что наши все ушли, а товарищ Колосков еще беседовал с Верой Брониславовной и велел его ни с кем по телефону не соединять. Потом выходит и говорит мне, чтобы я звонила в музей Ольге Порфирьевне, пускай она через пять минут спускается на крыльцо и пускай оденется потеплее, потому что ехать далеко, в Нелюшку. Ну я и позвонила Ольге Порфирьевне.