Ефим Пермитин - Ручьи весенние

Андрей перечитал несколько раз эти скупые строчки и долго сидел задумавшись.

Матильда все ждала, когда же главный агроном начнет читать душистое письмо. А он все сидел и думал. Наконец он взял в руки узенький розовый конверт, подошел к печке и, не распечатав, бросил его в огонь.

— Ах! — вскрикнула испуганная немка. Округлившимися глазами она смотрела, как толстое розовое письмо изогнулось на углях, задымилось и вспыхнуло синим пламенем.

Андрей терпеливо дождался, когда уборщица, помешав прогоревшие угли в плите, закрыла трубу и ушла. Плотно прикрыв дверь, он взял письмо Веры и осторожно вынул согнутый вдвое убористо исписанный лист. Затем заглянул внутрь конверта, но там ничего больше не было. Тогда Андрей развернул письмо: он и Вера остались вдвоем.

Ночами Андрей подолгу вспоминал лицо Веры, слова, сказанные ею, жест, когда она, задумавшись, прикладывала пальцы к бровям. Представлял ее с удивительной яркостью… Вот идут они вдвоем по автомобильному следу в снежную замять. «Чем бы мне рассердить тебя, Андрюша? Но я не знаю…»

Думая о Вере, вспоминая все встречи с ней, Андрей с радостью убеждался, что они не говорили (как это было у него с Неточкой) о своих чувствах друг к другу, а жили этими чувствами. То, что было в Москве в дни увлечения Неточкой, — совместные посещения театров, просмотры кинофильмов, бесконечные разговоры о книгах, в которых описывается любовь, — все это казалось ему теперь ненатуральным, словно бумажные цветы. А здесь все было естественно, просто и совершенно необходимо для жизни: «Не могу я без воздуха, также и без Веры. И совершенно непонятно, как раньше я мог жить без нее…»

Андрею почему-то казалось, что к его размышлениям о Вере всегда примешивается какое-то неосознанное чувство боязни, что он не увидит ее больше. Вот и сегодня он ощутил этот страх, когда Боголепов позвонил ему в колхоз «Знамя коммунизма», где он проверял качество семян и надеялся вечером увидеться с Верой.

— Вам две телеграммы и письма из Москвы. И вообще, я буду говорить прямо, необходимо провести предпосевное совещание. До каких же пор вы за ваших помощников будете работать?..

Обшарпанный, видавший виды вездеход остановился на берегу большой, окутанной утренним туманом реки. Перевозчиков еще не было: они спали на противоположной стороне.

— Придется обождать, — косясь на необычных спутников, негромко сказал Васька Лихарев.

Короткий, толстый Иван Петрович Иванов из-под полей низко надвинутой фетровой шляпы недовольным взглядом окинул Неточку, показавшуюся ему сегодня необыкновенно бледной и жалкой.

Даже пышные золотистые волосы Неточки, о которых он с гордостью собственника говорил многочисленным ее поклонникам: «Природный цвет и мамина завивка», — даже волосы потускнели. «Глупая затея! Каприз взбалмошной девчонки… И ты, толстый балбес, не сумел отговорить ее!»

От конечной сибирской станции администратор Иван Иванов и новая «стремительно восходящая звезда», уже объехавшая ряд крупных городов, Аннета Белозерова направлялись в село Предгорное. Тут Неточка решила дать концерт и заново, как думала она, покорить Андрея, чтоб вместе с ним вернуться в Москву.

«Утрите неутешные слезы и получайте вашего любимца, — скажет она Ольге Иннокентьевне. — За зиму он там одичал, захудал, опустился: не совсем респектабелен, но мы с вами приведем его в норму…»

С поезда пересели в тряский, забрызганный грязью вездеход, высланный за ними из МТС, и по ухабистой дороге понеслись «к черту на рога», как определил невыспавшийся и оттого злой Иван Иванов.

Неточка ждала, что Андрей сам приедет ее встречать и они со станции поедут вместе, но он не приехал, и это обескуражило ее. А тут еще такая дорога.

Загорелый чубастый шофер, как бы извиняясь, сказал с улыбкой:

— Это только до парома такая тряска, дальше шоша будет лучше.

Пассажиры молчали. Неточку душила злость: «Не встретил!» Администратор, исколесивший с гастролями всю страну, чертыхался в душе и на отвратительное сырое утро, и на дьявольские выбоины, и на цыгановатого шофера, похожего на разбойника: «Бандюга какой-то!»

Подпрыгивая в вездеходе, администратор кипел негодованием: «На кой дьявол бить бока о каждую кочку в этом собачьем бескультурье, когда в любом городе, где бы мы ни появились, нас на руках — носят?..»

Машина всем передком вскочила в залитую вешней водой яму. Толстяку показалось, что у него отшибло все внутренности. Неточка презрительно отвернулась и свела брови. Легко пришедшая слава неузнаваемо изменила Анну Белозерову. Печать гордого величия и капризной самонадеянности «баловницы судьбы» сквозила в каждом ее движении. «Я хочу!.. Я требую!.. Никаких «нет»! Молчать! Извольте с радостью подчиняться!» Казалось, мир был создан для «ее одной.

«Черствая эгоистка… Мучительница!» — думал администратор. И когда на следующем толчке и она стукнулась головой о борт кузова, Иван Петрович злорадно подумал: «Так тебе и надо, сумасшедшая девчонка!»

Чтобы успокоиться, Иванов попытался смотреть на живописные долины, замкнутые цепями гор. Каменными шпилями горы вонзались в небо, и к ним, как к причалам, грудились табуны туч.

Опережая весну, невысоко над землей, вторым ярусом зловеще-черных туч, с криком летели грачи. Под облаками, пересекая мир с юга на север, с хрустальным звоном неслись первые табуны лебедей. Голые, продрогшие за зиму березы и осины в предчувствии близкого тепла и солнца медленно оживали, покрывались весенним глянцем. В безлюдных еще полях кое-где белел снег. Местами до горизонта поля были залиты талой водой, и лишь дымились горбатые гривы да древние могильные курганы, точно в черной их глубине горели жертвенные костры.

Иванов смотрел на все это, но красота алтайской природы его не трогала. «Потомственный москвич» «не любил никакой другой природы, кроме прославленных курортов. А какие же в Сибири курорты?!

Вдруг в глазах администратора запрыгали веселые огоньки, а толстые мягкие губы растянулись в насмешливой улыбке. Он вспомнил: залитая светом люстр, сверкающая золотом церковь и Неточка в венчальном наряде (хлопотливый толстяк разыскал этот наряд в театральном реквизите местной оперетты). «Напрокат? В церковь?» — удивился костюмер. Но Иван Иванов уговорил его «не шуметь». Церковный хор, содрогая своды, торжественно пел: «Гряди, гряди, голубица!» Опустив глаза, с застенчивой полуулыбкой, с букетом белых роз в руках (цветы Иван Иванович заказал своему другу в Москве, и их оттуда доставили самолетом) шла Неточка к венцу.

Да, ничего не скажешь, спектакль вышел на славу. Веселый толстяк вспомнил жениха — красивого молодого цыгана из театра «Ромен». Неточка влюбилась в него «до безумия», как говорила она, и захотела непременно обвенчаться. Иван Иванович пробовал отговорить свою повелительницу («Венчанье повредит карьере!»), но ничего не помогло.