Лев Лондон - Строители

— Конечно, Николай Николаевич! — закричал я в трубку.

Он просил меня приехать к нему.

…Николай Николаевич встал и протянул мне руку. Я крепко пожал ее.

— Как хорошо, что вы наконец выздоровели, Николай Николаевич!

— Постой, постой, Виктор, руку оторвешь. — Как прежде, он назвал меня по имени. Ему, очевидно, была приятна моя радость. — Ты забыл, что я из больницы.

Потом мой управляющий (так я привык его называть) заговорил об экспериментальной стройке.

— Виктор, я был на стройке Анатолия, там пока не все получается. Первые этажи монтируются за три дня, а обещали за сутки. Может, попробуешь?

Он пристально посмотрел на меня, потом встал, тронул за локоть, и мы подошли к окну.

— Я хочу быть откровенным: тебе не выгодно впутываться в это дело. Поможешь осуществить Анатолию его предложение — все лавры ему, сорвется — все неприятности тебе. Ты меня понял?

— Да, Николай Николаевич.

— Когда ты внедрял бетонную установку, тебе было трудно, но это было твое предложение, твое. Сейчас вроде у тебя нет никакого стимула…

— Я попробую, Николай Николаевич. Анатолий талантливый прораб, сделаем это на одном его доме.

— Что значит на одном доме? И что значит талантливый прораб? — медленно и укоризненно сказал мой управляющий. — Неужели ты думаешь, что мы собираемся создавать тепличную стройку. Пошумим, а потом на массовом Строительстве с обычными прорабами… Нет, Виктор, этого я делать не буду.

Он стоял, опираясь на палку, совсем седой, еще не оправившийся от болезни. В углах его рта появились две скорбные морщины. Я не мог ему отказать.

— Хорошо, Николай Николаевич: восемь домов и четыре обыкновенных прораба.

Он улыбнулся, положил руку мне на плечо.

— Ты уже много сделал. Сейчас задача — сокращение сроков строительства. Время — вот главное. Это твой последний экзамен, Виктор.

Человечество изобрело часы, календарь, и ему кажется, что оно знает Время, что течет Время плавно: тик-так — качнулся маятник, прошла секунда, потом минута, час, сутки, и все сначала.

Но это не так. Замечали ли вы, как иногда медленно и мрачно плетется время, а бывает — мчатся дни…

И хотя по радио каждый прошедший час стали отмечать жалобными сигналами, а в шесть утра диктор объявляет, что наступил день, и сообщает дату, — все равно обуздать время не удалось.

Вот и у меня в комитете дни тянулись медленно, долго, а с возвращением на стройку время вновь заторопилось.

Контора управления разместилась в старом одноэтажном доме, чудом избежавшем сноса. Моя рабочая комната четыре метра высотой; левый угол занимает монументальная кафельная печь, которая почему-то навевает на меня грусть и будит раздумья о бренности существования. Окна и двери таких размеров, будто в доме раньше жили не обыкновенные люди, а семейка циклопов.

Эти дни я много работаю. Сегодня уже с утра ко мне бегут прорабы с жалобами на различные неполадки.

Капризничали башенные краны. Все, казалось, испытывали крепость моих нервов. Анатолий кричал, что срывается монтаж; начальник управления механизации Левков по телефону укорял меня за то, что мы приняли очень сжатые сроки монтажа:

— Бог мой… не перебивай меня… Ну, смонтируете этаж не за сутки, а за двое или трое суток… не перебивай, говорю… что, от этого мировая революция пострадает?

Кочергин, хитренько усмехаясь, говорил, что главк подсунул нам бракованные краны, и только Морозов многозначительно и торжественно молчал, и, как ни странно, это особенно донимало меня.

Приехала стройконтролер Анна Ивановна Ивашкина, высокая полная женщина с лицом цвета клюквенного киселя. Она ходила по всем корпусам и, показывая пухлым пальцем, каждый раз спрашивала: «Это что?»

— Где? Ничего не вижу.

Ответ злил ее. Она подходила к колонне, показывала на сварной шов:

— Это что?

— Это сварка.

Анна Ивановна укоризненно качала головой и величественно шла дальше, повторяя:

— Это что?

Через два часа она отбыла.

Некоторое время я молча стоял на перекрытии, но, увидев Гната, неожиданно для себя спросил, указывая на плиту:

— Это что?

— Плита, — удивленно ответил Гнат.

— Это что?

— Ящик… Да что это с тобой, инженер?

Я очнулся:

— Прости, Гнат, контролерша меня совсем закрутила.

К вечеру на стройку перестал поступать раствор.

Анатолий привел ко мне нашего нового диспетчера Любу, очень юное и хрупкое существо в синих брючках.

— Вот, посмотрите на нее, — закричал Анатолий, — забыла заказать раствор. Ну что с ней сейчас делать? — Он нервно забегал по комнате.

— Это правда? — как можно строже спросил я.

Она кивнула головой и стала озабоченно оттирать на пальце чернильное пятно.

Я позвонил снабженцу. Митрошин призвал на наши головы все громы небесные и потребовал немедленно четвертовать Любу.

Я смиренно молчал. Накричавшись вдоволь, Митрошин наконец смилостивился и сказал, что займется раствором.

Я повесил трубку.

— Но виноваты и вы, Анатолий Александрович, — надо проверять.

Мы заспорили, забыв о Любе, и вдруг она странно тонко заплакала.

— Вы чего? — недоуменно спросил прораб Анатолий.

— Ви-ви-ктор Константинович меня не руга-ет… — Люба плача выбежала из комнаты.

Мы смущенно посмотрели друг на друга.

— Пойду успокою, — сказал Анатолий, поднимаясь.

На стройку приехала черная «Волга». Строители знают, что на такой машине ездит большое начальство. Поэтому ко мне экстренно отрядили Петьку.

У «Волги» стоял заместитель начальника главка Левшин. Лицо у него словно застыло.

Мне никогда не удавалось скрыть свои чувства, и люди, которые внешне не реагируют на события, кажутся мне загадочными. Я невольно перед ними робею. Я рассказываю Левшину о ходе строительства, сбиваюсь и умолкаю.

— Ну? — произносит он.

— Все, — виновато говорю я.

— Не слишком подробно. — Он опускает веки. — Так что же вы все-таки собираетесь делать, чтобы войти в график?

Работа в комитете все же кое-чему научила меня. Раньше я ответил бы сразу, теперь сказал:

— Я подумаю и сообщу вам.

— Это единственно разумные слова, которые я услышал от вас за четверть часа, — сказал Левшин и недовольно спросил: — Не совершили ли мы ошибку, поручив вам такое сложное дело?

Я ответил, что ошибки не совершили.

Но Левшин не принял шутки.

— Я позвоню вашему управляющему, пусть поговорит с вами.

— …Ничего, ничего, Виктор, работай! — через два часа говорил мне приехавший на стройку Николай Николаевич. Он выглядел совсем плохо. — Ничего, держись. — Он ободряюще положил мне руку на плечо. — Рядом с новым всегда возникают трудности. Не суетись, не бегай, думай, и трудности отступят. — Он уже улыбался.

Я принял трудное решение — на время прекратить монтаж. На стройке оно было встречено гробовым молчанием.