Лев Лондон - Строители

Смеялся начальник СУ Дмитрий Федорович Беленький, показывая длинные стальные зубы. «Эх, чудак этот Виктор, дал бы сразу липовые справки, и делу конец».

Смеялся бывший главный инженер Костромин, маленькой красной гребенкой аккуратно приглаживая седеющие, густые волосы… Есть еще у него порох в пороховнице. Правильно он, Костромин, всегда действовал… Не лезь на рожон, так тебе, миленький мальчик, и нужно!

Смеялся прораб Кочергин, хитро поблескивая узкими глазами: «Какой правдолюб нашелся! Соврал бы — и порядок».

— А-ха-ха, Виктор Константинович, — смеялась Неонелина, правда, уже не из-за липовой справки, но все равно смеялась.

Смеялись все. Я помрачнел и сжался.

Только один человек — управляющий Леонид Леонидович — был, как прежде, приветлив и предупредителен. В понедельник он вызвал меня к себе. Когда я зашел, он о чем-то тихо разговаривал с Костроминым.

— А, Виктор Константинович, здравствуйте, — сказал он. — Присаживайтесь, пожалуйста. Тут Владислав Ипполитович хочет сделать заявление. — Управляющий посмотрел на меня и улыбнулся, как бы приглашая оценить шутку. — Ну-ка давайте, Владислав Ипполитович. — Управляющий взял со стола журнал.

— До заявления у меня к тебе вопрос, Виктор, — доверительно начал Костромин. — Вспомни, какого цвета халат у твоей жены? А? — Костромин улыбнулся.

— Я не женат, — угрюмо ответил я. (Хватит с меня улыбочек, я сыт ими!)

— Счастливый человек! Понимаешь, Виктор, я тридцать лет не замечал, какой халат у жены, а пошел на пенсию, уже на третий день увидел — порыжевшего сиреневого цвета! — Костромин чуть наклонился и положил руку мне на локоть. — Ужасно! Я решил вернуться, Виктор. — Он откинулся на спинку кресла и испытующе посмотрел на меня.

Управляющий продолжал листать журнал.

— Что я должен сделать? — резко спросил я, прерывая затянувшуюся паузу.

Управляющий вдруг сказал:

— Интересная статья тут об экономике. — Он нагнулся над журналом.

Я понял, чего они хотят от меня. Наверное, до этой тяжелой истории я пошел бы им навстречу. Но сейчас не мог. Я должен, если хочу хоть немного себя уважать, остаться и довести дело до конца.

— У вас ко мне больше ничего, Леонид Леонидович? — Я поднялся.

Управляющий встрепенулся, отложил журнал.

— Нам дали должность заместителя главного инженера, — он выжидающе глядел на меня.

Я молчал.

Они переглянулись, и управляющий сказал:

— А вы не будете возражать, если Владислав Ипполитович займет ее?

— Нет… Все?

— Я хотел к вам обратиться с просьбой, Виктор Константинович, — впервые обратился ко мне на «вы» Костромин. Он тоже встал.

— Пожалуйста.

— Понимаете… Я очень привык к своему кабинету, пятнадцать лет пользуюсь им. Тут есть свободная комната, правда, поменьше, некрасиво, конечно, вас просить, но…

Я хотел ему ответить: раз он сам понимает, что об этом некрасиво просить… но мне вдруг стало жалко его.

— Хорошо.

— Спасибо большое, — он прижал руку к груди и наклонил голову.

— Теперь уже все? — спросил я управляющего.

— Теперь все, — мягко ответил он.

Я дал себе слово, что поеду к Николаю Николаевичу, только когда все будет хорошо, но этот разговор добил меня.

Природа не поспевает за человеком. Человек за несколько дней может прожить месяцы, а природа медленно и размеренно шагает: четырнадцать градусов, четырнадцать и две десятых, четыре десятых…

Словом, когда я вышел на улицу, была все та же весна.

Там, где не было асфальта, в скверах, парках, садах, тревожно пахла черная, вскопанная земля и звала куда-то в далекие, обетованные края детства, где не было «МАЗов», башенных кранов, прямых каменных дорог, тонких алюминиевых витражей, трехглазых светофоров, а была только Земля — спокойная, большая, всепрощающая. Там, где не было слишком высоких зданий, солнце затевало свои маленькие представления: золотое зарево на куполах, вспышки в стеклах окон, отблески-зайчики. Где не слишком шумели машины, собирались в кучки воробьи, громко спорили и коллективно клевали одну корку хлеба.

Все эти милые атрибуты весны сейчас вызывали досаду. Глупо, конечно: ведь солнце, и запах земли, и воробьи не могли приноравливаться к настроению каждого из миллионов москвичей.

В больнице Николая Николаевича не было.

Дежурный врач, немолодая женщина в очках, поблескивая строгими желтыми глазами, сказала мне, что Николая Николаевича отправили в санаторий.

— Успокойтесь, молодой человек, — добавила она, — ему не хуже.

Я хотел спросить про Лидию Владимировну, но она сама насмешливо сказала:

— Наверное, вы хотите повидать Лидочку? Почему это все посетители-мужчины обязательно хотят поговорить лично с ней? А?..

Мне осталось сказать, что я вполне удовлетворен ее ответом и беспокоить Лидию Владимировну не нужно.

— Ах, вот как! Какое приятное исключение. — Она захлопнула справочную книгу. — Впрочем… Она уехала в отпуск с врачом Сперанским.

Нет, мне не с кем было советоваться. И помощи мне ждать неоткуда. Я должен рассчитывать только на себя.

Нужно было спешить, в шестнадцать часов начиналась оперативка — вторая после моего назначения.

В кабинет управляющего я вошел без пяти минут четыре. Все уже собрались. За столом управляющего важно сидел Костромин.

Он смутился, когда увидел меня.

— Виктор Константинович, управляющий задерживается в главке. Вас не было… он просил меня провести совещание. — Костромин все так же прочно сидел в кресле.

Я ловлю насмешливые взгляды присутствующих: «Интересная ситуация, что же ты будешь делать?»

— Вот и чудесно, — бодро говорю я. — Мне как раз нужно подготовить доклад. Работайте!

Я смотрю на присутствующих: «Нет, друзья, спектакля не будет». Потом выхожу и закрываю за собой дверь.

Я подхожу к своему кабинету, но он заперт.

— Костромин забрал ключ, — хмуро говорит секретарь.

Я разыскиваю свою новую комнату. Она забита разным бумажным хламом. Завхоз обещает, что завтра тут будет убрано.

Хожу по коридору, потом еду на стройку. «Нужно же и вечером бывать на стройках», — говорю я себе.

…Трудный вечер, трудная ночь, потом приходит тоскливое утро.

Из Крыма.

От Николая Николаевича Скиридова.

Здравствуй, Виктор, не удивляйся, — я в Крыму, в санатории. Говорят, что я очень болен, а я по-прежнему чувствую себя хорошо.

Тут море, горы, кипарисы — словом, все прелести юга.

А воздух, Виктор, так свеж и густ, что кажется, его можно резать ножом и брать вилкой.

Думаю, что придет время, когда люди научатся консервировать воздух, упаковывать его в специальную тару и доставлять в Москву. Будем тогда добавлять в московский воздух эти воздушные консервы, ведь вливают же сейчас донскую воду в Москву-реку.