Лев Лондон - Строители

Потом он печально оглядел нашу группу и протянул мне руку:

— Здравствуйте, товарищ Скиридов Николай Николаевич.

Мне вдруг по старинному обычаю захотелось вытянуться и бодро крикнуть: «Здравия желаю!», но я переборол себя:

— Здравствуйте, товарищ Израилов!

Он поздоровался с директором Читашвили, слесарем Соколовым, остался один Изобретатель. Израилов чуть заколебался, но потом тихо и печально сказал:

— Здравствуйте, товарищ Мурышкин.

Во всей нашей группе только Изобретатель остался спокойным, он приветливо ответил:

— Добрый день!

— Ну? — спросил Израилов. — Кто доложит?

Я и Тоня очень испугались, но нас выручил Изобретатель.

— Пошли, — предложил он.

У места бетонирования Израилов поставил свой тяжелый портфель, отдышался немного.

Струя бетона шла с таким напором, что опалубка дышала, как живая. Израилов повернулся и проследил весь путь бетона от бункера. Взгляд его просветлел.

— Это очень хорошо, Николай Николаевич, — сказал он. — Спасибо вам за арматурные каркасы, за бетонную установку…

Но я показал на директора Читашвили, на Тоню, на Изобретателя. Они в свою очередь показали на меня, заспорили. А в углу площадки, глядя на море, стоял профессор. Только один я знал, что он сделал главное, ибо все это «пиршество» бога Техники ничто по сравнению с возвращением к работе одного обыкновенного человека… Сказать ему об этом? Рассердится, конечно. Эх, была не была! Я подошел к нему и сказал. Произошло чудо, Виктор. Профессор не рассердился.

— Спасибо за добрые слова, — глухо ответил он, все так же глядя на море. — К концу дня будет шторм.

Он повернулся и пошел по дорожке.

У ворот Израилов, переложив портфель в левую руку, попрощался. Выражение его лица было снисходительно-печальное, будто только что он позволил себе отвлечься от высоких проблем, а теперь вот уезжает и снова будет там высоко, в своем управлении, а мы, обыкновенные смертные, остаемся тут на стройке…

— Николай Николаевич, — схватив меня за руку, отчаянно зашептала Тоня, — попросите у него плотников и доску-сороковку… Николай Николаевич!

Я набрался смелости:

— Товарищ Израилов, сейчас нас будет лимитировать опалубка. Нужно помочь плотниками и доской.

Израилов снова печально усмехнулся.

— Я надеюсь, — тихо сказал он, — что вы, Николай Николаевич, покажете нам теперь, как можно делать опалубку без дополнительных плотников и досок.

Заметь, Виктор, он сказал «нам», но это отнюдь не означало — всем присутствующим: безусловно, показать опалубку из воздуха, солнечных лучей или морской пены я должен был именно ему, Израилову.

С Тоней Израилов прощался последней.

— До свидания, товарищ Тимошкова.

Она приняла его руку, что-то хотела сказать, но не смогла и только крепко ее держала.

Израилов снова печально усмехнулся. Эта усмешка означала примерно следующее: «Ничего, ничего, товарищ Тимошкова, мне понятно ваше волнение. Уж таков мой удел, что люди относятся ко мне по-особому».

Машина тронулась, а мы все стояли и смотрели ей вслед.

Все эти крамольные мысли об Израилове уже потом пришли мне в голову, сейчас мы стояли навытяжку. Уверяю тебя, Виктор, что если б Израилов зашел ко мне в Москве, я все равно вытянулся бы перед ним.

Виктор, я вынужден прервать письмо. Сейчас у меня Лидия Владимировна. Я хочу дать тебе последний шанс, поэтому передаю письмо через нее. Она тебе позвонит, ну, а остальное уже за тобой.

Николай Николаевич .

P.S. Да, напиши, пожалуйста, мне: как же быть с опалубкой? Можно было бы сделать инвентарную, но у меня почти все колонны разные. Высылаю чертеж колонн.

Из Крыма.

От Николая Николаевича Скиридова.

Прямо не знаю, как тебя благодарить, Виктор. Твое письмо и чертежи завез ко мне товарищ (фамилии своей не назвал). Сказал, что ты его «завербовал» в аэропорту.

Очень толковое у тебя предложение. Как это я не додумался?! Уже был на заводе, заказал металлическую опалубку. Читашвили не стал спорить с владельцем завода, вызвал Сашу и сказал:

— Понимаешь, Саша, замучает он меня, честное слово, замучает! Но раз Читашвили дал слово — все! Делай, Саша. Только не показывай мне — умру со стыда. Превратили завод в мастерскую…

Если бы это от меня зависело, я бы сейчас всех управляющих трестами на полгодика-годик поставил прорабами. Дал бы им план побольше, а рабочих в обрез. Вот тогда бы они поняли, что так называемые «волевые решения», которыми так грешат управляющие, копейки не стоят, а инженерный подход к делу может решающим образом повлиять на ход строительства.

И сейчас, если б я вернулся в трест, я бы выгнал Костромина, который всю свою жизнь был на побегушках. Выгнал бы с треском, чтобы другим неповадно было на должности главного инженера исполнять обязанности помощника при ком-нибудь…

Приходится признать, Виктор, что счет нашей встречи пока в твою пользу. Но совсем не из-за твоего «христианского» подхода к людям (Костромина нужно не перевоспитывать, а выгнать!). Просто ты доказал мне практически необходимость быть инженером.

Лидия Владимировна, как всегда, приехала не одна, с ней был Сперанский.

Конечно же я не был в постели. Мы сидели с Изобретателем в креслах, покуривали и молчали.

— Ну! — грозно воскликнула она.

Я очень испугался, как тогда Израилова. (Вот парочка была бы, Л.В. и Израилов, а, Виктор!)

— Я сейчас.

— Это что, вы меня все время обманывали?

— Что вы, Лидия Владимировна!

На тут вмешался Изобретатель.

— Доктор, — заметь, Виктор, он сразу определил, что она врач, — не браните Николая Николаевича, его на стройке даже Израилов похвалил.

— Что-что?! — она грозно сдвинула бровки. — Какая стройка, какой Израилов? И вообще, почему это вы, товарищ, сидите в палате больного и курите? Откуда вы?

Изобретатель понял, что дал промашку. Он тут же потушил папиросу и примирительно сказал:

— Я из Москвы… меня прислал Виктор Константинович.

— Вот, вот… без него нигде не обойдешься!

Она подошла к креслу, взяла мою руку, нащупала пульс.

— Так зачем же этот ваш Виктор прислал товарища? — строго спросила она меня, опустив руку. — И вообще, его разве еще не сняли с работы?

Она повернула голову к Изобретателю:

— Не сняли, товарищ?

— Степан Петрович Мурышкин, — представился Изобретатель. — За что его снимать, он способный инженер, настоящий…

— Да что вы? Вот никогда не думала!

Сперанский чуть вольнее сел в кресле и взял со стола папироску.

Лидия Владимировна строго посмотрела на него. Сперанский вздохнул, уложил папироску в коробку, закрыл ее и сверху поставил пепельницу.

— Может быть, может быть, Степан Петрович! — деланно покорно сказала Лидия Владимировна. — Только он совсем не воспитан. Это уж точно.