Исаак Гольдберг - Поэма о фарфоровой чашке

— Лентяйка ты, Феня, честное слово!..

Федосью окружили и затормошили. У ней слегка закружилась голова. Она сама давно втайне мечтала вступить в драмкружок и начать участвовать в спектаклях. Но у нее не хватало духу сделать это. Она боялась провала. Боялась, что окажется неспособной, и тогда подруги и знакомые засмеют ее. А она пуще всего боялась показаться смешной, дать повод для насмешек над собою. В этом сказывалась в ней кровь старика Поликанова — самолюбивого и гордого. Сейчас, жадно проследив за представлением, за игрою Казанцевой, работницы из расписного цеха, она отметила для самой себя, что сыграла бы не хуже той. Но она скрыла это от других. И, не сдаваясь, твердила наседавшим на нее ребятам:

— Я не умею!.. И ничего у меня не выйдет… Ничего, ровным счетом!..

Когда кончился антракт, Федосья вместе с компанией захватила места поближе к сцене. Она развеселилась. Она забыла и про огород, и про встречу с Карповым, и про разговор с Василием. Раскрасневшись, оживленная, с горящими глазами, сидела она, слушала перешептывания соседей и вместе с другими весело смеялась.

Но сквозь веселье, сквозь беспричинную молодую радость прорывалось в ней какое-то смутное чувство обиды: она все время видела себя на сцене вместо Казанцевой, видела свою игру, видела свой успех.

Подальше от площадки со сценою, за густой порослью недавно подстриженных кустарников ярким красноватым пламенем сиял широкий прорыв террасы. Уставленная длинными столами, увешанная плакатами и таблицами терраса эта звала прохожих безмолвной бело-красной вывеской:

Два шкафа с полками, наполненными книгами, прижались к стене и перед ними за столиком, как расторопный приказчик мелочной лавки, орудовал библиотекарь. За столами, шурша газетами и роясь в журнальчиках с яркими обложками, сидело десятка два читателей. Несколько женщин сдержанно перешептывались, разглядывая журнальные картинки. Седоватый рабочий, близко поднял газетный лист к близоруким глазам, вчитывался в какие-то заметки и растерянно улыбался. Два мальчика жали друг друга и пыхтели, стараясь столкнуть один другого со скамейки.

Библиотекарь поглядывал безучастно и скучающе на читателей, на редких прохожих, внезапно появлявшихся из темно-зеленых глубин сада и бесследно исчезающих, и то придвигал к себе, то отодвигал от себя узенький ящичек с карточками каталога.

Он тосковал и томился. И он ожил, когда заметил шалящих мальчишек.

— Уймитесь, ребятки! — высоким тенорком крикнул он на них. — Что это вам, площадка, что ли?!

Ребятишки громко засмеялись. Седоватый рабочий отложил газету и покачал головой.

— Вот завсегда так… Никакого порядку! — уныло сказал он. — Замолчите вы, шалыганы! Ну!..

Издали, со стороны сцены, вспыхнули звуки: рассыпался голосистой медью оркестр. Библиотекарь вытянул шею и прислушался.

— Новую пьесу разучили ребята! — завистливо отметил он. — Хорошо сыгрались… В темпе и созвучно…

— Созвучно! — поднял голову от книги один из посетителей читальни. — Гремят, шумят, просто мешают чтением заниматься!

— Музыка, ежели она не плохая, совсем не мешает умственности! — возразил близорукий седоватый рабочий. — Музыка не вредит. А вон эти сморкачи, от их житья нет!

Мальчишки переглянулись, и один из них задорно отрезал:

— Мы не сморкачи, дядя… Полегче! Мы, брат, из отряда…

— Плевать мне на ваш отряд! — рассердился рабочий. — Моду, вишь, взяли… Никакого спокою от вас, голоштанных, нигде нету… Пороть вас, этаких-то, нужно! Ей-богу!..

Кругом засмеялись. В читальне возник шум. Тогда библиотекарь вышел из-за столика и поднял руку к потолку:

— Граждане!. Товарищи!.. Да обратите ваше внимание на плакат, на объявление… Вот он, тут… Написано: просят соблюдать тишину! Русским, ясным языком написано.

— Пишете вы ладно, а порядку никакого…

На ступеньках террасы, выталкиваясь из слепых сумерек, вырос человек. Он остановился у входа и громко сказал:

— Какой же может быть порядок, товарищи, если вы его все нарушаете!.. За порядком нужно следить всем и каждому. Ну, тогда он и будет существовать.

— Учитель пришел, начетчик! — недружелюбно отозвался седоватый. — Ух, большой ты любитель, Лавошников, — людей поучать. И, между прочим, зря…

Лавошников шагнул на террасу и прошел к столам.

— Во всяком разе, — уверенно ответил он, — когда я себя правым понимаю, я непременно неправого и непонятливого научу… Это первое правило жизни.

— Командовать любишь.

— Образовывать, а не командовать. Ну, а другой раз, действительно, и покомандовать следует… Не отпираюсь, грешен.

За столом снова засмеялись. Женщины отбросили журналы и повернулись к Лавошникову. Одна, глядя на него смеющимися глазами, спросила:

— А над бабой своей как командуешь, товарищ Лавошников? Способен ты в этим деле?

Смех густо колыхнулся над столами. Библиотекарь вытянул шею и поперхнулся визгливым хохотком.

Лавошников нетерпеливо повел широкими плечами и прищурил глаза:

— Причем, то есть, тут моя жена?.. Я ей не командир!

— Кто тебя знает. Может, она над тобой орудует? Все может быть!..

— И этого нет, — усмехнулся Лавошников. — Мы люди свободные, друг над другом не верховодим…

— Свободные! — рассердился седоватый рабочий. — Как это может полагаться, чтоб в семье муж в одну сторону глядел, а жена в другую?.. Это форменный разврат! Это расстройство жизни правильной!

— Читаешь ты, Волков, газеты, интересуешься науками, — покачал головой Лавошников, — а рассуждаешь, как слепой…

В читальню вошло несколько новых посетителей. Их приход оборвал разговор. Лавошников, видимо, поджидал их и пошел им навстречу. Среди пришедших был и Николай Поликанов.

Николай немного смущался и старался держаться позади других.

Увидя его, Лавошников осветился улыбкой.

— Пришел? — протягивая ему руку, радушно спросил он. — Отбился от гулеванов?

— Я не гулеваню! — переламывая смущение, с деланной угрюмостью возразил Николай. — Какой я гулеван? Напрасно про меня…

— Ну, ну! Не шебаршись. К слову пришлось, а не к обиде. Я ведь знаю, что тебя завсегда Васька мутит…

— Василий сам по себе, а я сам… Не понимаю!..

— Эк, обидчивый ты какой!..

Один из пришедших вместе с Николаем вмешался.

— Пошли, что ли?

— Да, пора.

Лавошников оглянулся, посмотрел на притихших посетителей читальни и спустился с террасы вслед за остальными. Седоватый рабочий взялся за газету и буркнул:

— Жизнеустроители!..

Женщины переглянулись и сдержанно рассмеялись.

В саду Лавошников пошел рядом с Николаем:

— Цапаешься с отцом?

— Бывает!.. — нехотя ответил Николай.

— Бузит он у тебя. Беспокойный. Гляди, как накручивает против всего нового! На стройку ходит, урывает время да критику наводит. А ребята слушают его и в себе затаивают. Будет у нас еще с ним делов!..