Ирина Велембовская - Дела семейные

— Видите как мне досталось, — грустно сказала она Васе.

Никогда и никого Васе еще не было так жалко. Он и при чины не знал: может быть, Галка кругом была виновата. Но ему стало очень ее жалко. Нельзя бить таких маленьких, у которых тоненькая шея и лицо беленьким яичком, даже если они виноваты… Вася загипнотизированно глядел на Галку. Удивительно, почему ее не трогал загар? Ведь сам-то он стал уже почти черный.

— Вы похожи на бедуина, — вдруг ласково сказала Галка. — Ну что вы так на меня смотрите? Тоже будете бить жену, когда женитесь?

— Нет, — тихо сказал Вася. — Никогда не буду…

Днем в жару Лангур отдыхал. По долине шелестел жаркий ветер, крепко пахло прогретой листвой, на фруктовых деревьях наливалась завязь. Сухая тишина повисала над крышами еще не обжитых кирпичных домов и над потрескавшимися на солнце глиняными кибитками. Только в бине горы, где прорубали тоннель, скреблись неустанные самоходки, и казалось, что сама гора вздыхает и сопротивляется. Раза два в день горячий воздух разрывало буханье взрыва, над ущельем повисала густая, лакричная пыль, и эхо бежало по горной цепи.

В один из таких утомляюще длинных майских дней к Васе вдруг подошел Славка Чураков. У него было осунувшееся, как испеченное ветром, лицо.

— Слушай, Разорёныч, — сказал он нервно и негромко, будто боясь спугнуть жаркую тишину. — У меня мужской разговор…

Они отошли за стенку гаража, и, хотя здесь ядовито пахло бензином, Славка все же рискнул закурить.

— Я тебе объяснить хочу… — У Славки от волнения дернулась щека. — Тут мутная история… Ты, конечно, можешь мне и не верить. Но это еще та попрыгушка!..

Вася насупился и смял в кулаке пачку «Севера».

— А в морду хочешь? — вдруг грубо спросил он. Славка дернул выгоревшими бровями. Карие глаза его как будто наполнились тоской.

— Слушай, — почти жалобно сказал он, — не надо! Другому бы я за это сам двинул… А тебе по-товарищески говорю: не надо!

Ветер шаркнул пылью по горячей стенке гаража. Еще противнее пахнуло бензином. Славка спрятал недокуренную папиросу.

— Мы вместе в турпоходе были на Саянах. Она мне очень тогда понравилась. Как вот тебе теперь…

Вася не шевельнулся, и Славка, как бы ободренный этим, продолжал:

— Я понимал: ее чем можно взять? Только расписаться. Я сразу это и ломил. Только она думала, что я совсем лопух. Ведь, чтобы ребенок родился, должно, кажется, девять месяцев пройти? А у нее родился через семь с половиной… Представляешь, Разорёныч, через семь с половиной!..

— Слушай, иди ты! — зажмурившись почему-то, сказал Вася.

Наверное, Славка испугался, что Вася сочтет его пошляком, и он добавил поспешно:

— Я понимаю… Я ей даже ничего не сказал тогда. Но пацан умер через два месяца. Я так и не узнал, мой он был или нет…

Вася удивленно вскинул брови. А Славка объяснил:

— Вообще-то ведь бывает, что недоношенный… Я даже привык к нему, коляску купил… Но вот когда он умер, то я решил кончать. И уехал. А теперь, видишь, она сюда явилась и выпендривается!..

— Ну ладно, будет, — попросил Вася.

— Я понимаю, — опять забормотал Славка. — Я ведь только попросил, чтобы она тенниску мне постирала… Неужели бы я стал драться. Разореныч? Я же к ней хорошо относился…

Славка вдруг вскочил и побежал прочь. Наверное он уже жалел о затеянном разговоре, потому что только выдал себя и, видимо, ни в чем не убедил Васю.

А вечером пришла Галка. В ней вроде бы что-то поменялось: она стала какая-то тихонькая и как будто меньше ростом. Можно было предположить, что она знает о том разговоре, который был у Васи со Славкой. Галкины пивные глаза смотрели ласково и виновато.

Вася сидел черный и мрачный.

— Помирись ты со своим этим… — сказал он. Галка покачала головой.

— Зачем? Я его не люблю. Вася спросил недоверчиво:

— Что же, и не любила вовсе?

— Нет, — сказала Галка откровенно. — За что его можно любить? Он и на мужчину-то не похож.

Она сказала это так, чтобы Вася почувствовал, что он-то уж похож на мужчину. А между прочим, они со Славкой были почти ровесники.

— Зачем же ты к нему приехала?

— Так… — неопределенно сказала Галка. — Может быть, я чувствовала, что тебя здесь встречу.

Она вдруг придвинулась к Васе и в первый раз осторожно поцеловала его в щеку, возле уха.

— Слушай, — сказал он совсем тихо, — я ведь трепаться не могу. Я — чтобы одна и навсегда!.. Поняла?

— Конечно, — так же тихо ответила Галка. Потом она добавила:

— Знаешь, я тебе не буду врать, что ты лучше всех на свете. Но ты ничего, ты хороший.

— Бросишь ты меня, — глухо заметил Вася. — Тут ребят столько!

Галка не стала произносить клятвы. Она о чем-то думала, глядя в густо-синее небо.

— Я тебя сегодня видела во сне, — вдруг сказала она. — Было так хорошо!.. Ну что тебе еще надо?..

…Дома Васю ждала тетка, не ложилась, несмотря на поздний час.

— Вася! — сказала она горько и наставительно. — Что ты делаешь, Вася?..

Ему стало жарко и неловко: значит, тетка следит. А какое ей дело? Боится, может быть, что теперь лишняя будет? И Вася сказал грубовато:

— Я, тетя Поля, не этот… не убогий, что мне нельзя. А насчет площади не бойтесь: я в палатку опять перейду. А комната — вам. Живите.

Но когда лег, Вася подумал, что ведь тетка впервые так близко приняла к сердцу его дела и что зря, пожалуй, ее оборвал. Поэтому утром, собираясь на работу, он сказал Полине:

— Она, тетя Поля, курсы такие кончила: может печатать на машинке и стенографисткой…

Полина только вздохнула:

— А толку-то, Вася, что она кончила… Эх, Васенька! Я ведь понимаю, влюбился ты. Здесь такая пава в диковинку, а вон посмотри в Москве, Вася, таких косматых на каждом шагу, с любым образованием. Я уж на Валиных подружек насмотрелась. Волос куча, а души-то нет. Тебе бы, Вася, что-нибудь попростее, подушевнее…

Вася даже обиделся: почему же это ему «попростее»?

…Галка не выразила никакого недовольства по поводу палатки. Она любила воздух. С нею в эту палатку вошел дым духов и запах личного крема. Она принесла свой маленький саквояж, в котором было памятное Васе красное платье с большим вырезом и две пары совершенно крохотных трусиков. Такие же крохотные туфли на десятисантиметровых каблуках и еще какая-то незначительная мелочь. Остальное было на ней, включая пеструю распашонку и брючки. Казалось, ее не заинтересовало и то, чем богат Вася. Когда над палаткой повисла темнота, она юркнула под Васино шершавое одеяло без пододеяльника.

— Здесь хорошо, — сказала она и поцеловала Васю опять возле уха. — А все-таки лучше, если бы твоя тетечка поскорее уехала. Я ее почему-то не люблю.

— Ну нельзя же! — почти жалобно попросил Вася. — А ведь у меня еще и мать…