Константин Губаревич - Анютина дорога

— Ну и давно твой папа стал немой?

— Когда война началась... От бомбы... Его контузило...

— Да, это бывает... И ты сейчас помогаешь ему?

— Ага. Я играю, и нам подают... Кто что... Ходим всюду.

— А зачем позавчера на станцию ходили?

— Солдатам поиграть... Они тоже давали нам...

— Тебя папа туда повел?

— Не, я повел.

— И пропустили вас?

— Не.

— И куда же вы пошли после?

— Мы не успели... Там как началось!.. Я как побежал со страха!..

— А папу оставил?

— Ага.

— Нехорошо...

— Он... не мог бежать...

— Зачем же было бежать?

— Так... всех ловить начали.

— Маленьких не ловили. Они же не виноваты. А раз ты побежал, значит, подумали, что ты виноват, и схватили.

— Не, я не виноват... Папа тоже.

— Конечно, нет. Я же не говорю.

Гельмут поднимает из-под стола футляр со скрипкой.

— Это твое?

— Ага.

Гельмут открывает футляр, вынимает скрипку.

— У тебя здесь больше ничего нет?

— Не.

Гельмут неожиданно открывает потайной ящик, где лежала мина...

— А это что?

В ящичке — такая же мина, как и та, что принесли в город... Василек вздрагивает от испуга и неожиданности, что не ускользнуло от внимательного взгляда Гельмута... Он вынимает мину, кладет ее на стол перед Васильком.

— Такая штучка была в твоем футляре?

Мальчик молчит.

— Ну, чего молчишь?

Василек оторопел, никак не может собраться с мыслями.

— Такая была, да?.. Ну что ж молчишь, значит — такая... Кому твой папа передал ее?..

— Папа не передавал...

— Он сам подложил? Куда? Не знаешь?

— Не.

— Зачем же ты обманываешь? Твой папа сказал...

— А мой папа немой,— он не говорит.

— Ах, да. Я забыл. А ты жалеешь папу?

— Ага.

— Так вот, твоего папу будут больно-больно бить... Если ты не скажешь, кому он передал вот такое... Ты же понимаешь, он говорить не может,— за него должен сказать ты…

...Максим привязан к тяжелому деревянному креслу. Голый до пояса.

Помощник Гельмута ставит Василька на стул, чтобы мальчик мог видеть через верхнюю застекленную часть дверей все, что будет происходить.

И он видит Максима, Гельмута, сидящего у стола… Видит, как немец зажигает черную горелку... Медленно подносит огненную струю к голой груди Максима... Максим стонет, потом резко вскрикивает...

Василек забился в руках помощника... Он не может смотреть на эту страшную пытку... Помощник насильно заставляет... Василек кричит, еще сильнее вырывается из цепких рук, пока не повисает, потеряв сознание...

...Гельмут уже более свободно держится перед Кунцем. Он позволил себе чуть ли не развалиться в кресле, в то время когда сам Кунц стоит у окна, глядя куда-то.

— И вы серьезно уверены, что калека с мальчиком причастны к диверсии?

— Да, господин комендант, представьте. Как ни странным казалось вам...

— Но пока подозрения?

— Не только. Есть факты.

— Например?

— Калекой он прикидывается. Нога его прекрасно гнется...

— Да?

— Представьте. И он не глухой. Хорошо, оказывается, слышит... И совсем не немой. Закричал нормальным человеческим голосом... Когда поджаривать начали...

— Но слово хоть одно сказал?

— Нет. И не скажет, конечно. Как и многие из них... Вся надежда на мальчика.

— Вы полагаете, он что-нибудь знает?

— Наверняка. Футляр выдал его. Настолько растерялся,— слова не мог вымолвить.

— Пытали уже?

— Еще нет. У него сейчас нервный шок. Надо обождать, пока выйдет из этого состояния.

— Но из этого состояния он может и не выйти, если возьметесь за него как следует,

— Я тоже опасаюсь.

Дежурный докладывает Кунцу, что его хочет видеть поляк-органист. Кунц разрешает впустить его, На пороге — растерянный Франек.

Кунц оборачивается к нему с молчаливым вопросом.

— Пан комендант...

— Да?

— Я не вем, дзесь хлопек... Не можу найти…

За Кунца отвечает Гельмут:

— Мальчик арестован.

Франек еще больше теряется:

— За цо?

— Подозревается в преступлении...— не сразу отвечает Гельмут.

Кунц смотрит на Гельмута с недоумением: зачем он говорит об этом какому-то органисту?.. Франек с сожалением качает головой, не зная, как ему реагировать.

— Таки маленький и уже...

— Да...— подтверждает Гельмут, думая о чем-то своем.

— То я пойду?— обращается Франек к Кунцу.

— Идите.

Франек поворачивается к выходу.

— Минутку...— останавливает его Гельмут.

— Слухам, пан офицер.

— Хотите хорошо заработать?

— То так... У меня... ниц нема...

— У вас все будет... Все, что вы захотите... Мальчик вам верит? Хорошо относится к вам?

— О, так.

— Сейчас мы его вернем вам. Вы отогрейте его. Успокойте. Приласкайте... Убедите, что вы хотели бы уйти в лес к партизанам, но не знаете, кто бы мог помочь вам в этом... Может, он подскажет, с кем в этом местечке связаться... С кем его отец знаком здесь. С кем связан. Поняли?

— О так, пан офицер!

— Сможете?

— Поки не вем, але ж зроблю все-все, жебы он сказал мне. Мы, пан офицер, музыканты. А у музыкантов една душа, едно сэрде... То, цо он не скажет вам,— скажет мне... А я — вам.

— Даю вам два дня. Больше нельзя. Через два дня начнется общая экзекуция.

— Что собираетесь делать?— спрашивает Кунц.

— Вешать... По три сразу. Кстати, прошу дать команду поставить виселицу. Здесь же, во дворе. Среди заключенных наверняка есть причастные к диверсии. Или знавшие о ней... У виселицы заговорят. В том числе и «немой».— Снова обращается к Франеку: — Под видом прогулки на свежем воздухе покажите мальчику виселицу. Скажите, что слыхали о казни всех узников. Его отца — тоже. Может, проговорится о чем-нибудь...

— Слухам, пан офицер.

— А пока вот вам...— Гельмут вынимает из бокового кармана бумажник. Отсчитывает несколько марок крупного достоинства и протягивает Франеку.— Маленький аванс...

У Франека глаза чуть на лоб не полезли, когда в его руках оказался этот «маленький» аванс... Он подобострастно изогнулся, схватил Гельмута за руку и благодарно поцеловал... Удалился спиной к дверям...

Гельмут вынул носовой платок, брезгливо вытер место поцелуя на руке.

Франек привел в свою боковушку Василька. И футляр со скрипкой принес.

— То ляг, Василек, проше... Тебе надо полежать. Принесу горячего чаю... Обед. Все бэндзе добже... Я сказал им, цо ты маленький и нездравый... Тебе не можно бить... Ты ни в чем не виноват... Сказал еще, цо ты будешь великим-великим музыкантом... И пан комендант согласился отпустить тебе...

— А про папу он ничего не говорил?

Франек подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор... Подсел к Васильку.

— С папой не добже, Василек... Через два дня гестаповец будет вешать его... Захваченных — тэж... На двоже начали ставить висельню... По тши человека сразу...

Василек уткнулся в грудь Франека, и плечи его задрожали.