Смирнов Виктор - Тревожный месяц вересень

– А Горелый? - спросил я.

– Что - Горелый? Я ж тебя не спрашиваю про твою биографию.

– Как ему понравится?

– Пусть бы сунулся! - сказала Варвара грозно.- А то взяли бы и уехали. Нет, со мной бы ты не пропал и до мирной жизни дожил. Ты и так своей кровушки отдал досыта. О себе надо думать. Я хоть не такая грамотная, как ты, а все же ум у меня расторопнее. Я дело говорю, Ваня... Иван Николаевич!

Наверно, она дело говорила. И, наверно, искренне. Разумное предложение дожить в тепле и сытости до мирных дней. Ребята там, на фронте, небось снова ползают на брюхе за передовую. И, как всегда, вернувшись с разведданными или с "языком", кого-то недосчитывают.

– Нет, Варвара, - сказал я. - Мне такая жизнь не личит. Но вообще... спасибо!

– Не жалеешь меня? - спросила она.

– Не до жалостей, - сказал я, не глядя на нее и чуть отодвигаясь. Бандиты рядом. Тебя пожалеешь... себя... А как быть с другими?

– Ох, дурак! - сказала Варвара. - Не знаешь, что у твоей жизни есть цена. И подороже, чем у других. Ну почему не понимаешь? Да ты пойми, ты хоть и воевал, ты против Горелого - морковка. Он мужик в силе, при уме. Ты послушайся! Я тебе спастись предлагаю. Уберечься.

– Нет, Варя. Не туда моя дорожка...

– И мне ты все пути срезаешь, - сказала она. - Ты мне ничего не оставляешь, Иван, кроме одного. - Она вдруг замолкла на секунду. - Я за тобой хочу укрыться, пойми. Ты меня спасешь, а я - тебя. Мы квиты будем. Ну а там, захочешь, гуляй, вольному воля.

– Ну хорошо! - не выдержал я. - Хорошо! Помоги сначала с Горелым справиться. Скажи, как его взять.

Она задумалась и посмотрела на меня внимательно. Влажная поволока сошла с глаз, и в них появилась трезвая бухгалтерская сосредоточенность. Удивительно, как в ней совмещались два человека...

– Нет, - сказала наконец Варвара твердо. - Не совладать тебе. Загубишь ты нас обоих, вот и все. Ты парень с фантазиями, не могу я тебе в этом довериться.

– Ну, я пошел, - сказал я и встал.

Бежать надо было отсюда, бежать!

– Пацан ты все-таки, - сказала она сдавленно. - По-завешали тебе отличий, а ты пацан. В герои хочешь? Вон их сколько стало, героев, безруких да безногих. Кому они нужны? А те, что под холмиками позасыпаны? Кто их станет будить, Михаил-архангел? Второй жизни не жди, Иван...

Тут в сенях загремели, и в хату, не дожидаясь ответа на стук, вошел Попеленко. Ну и рад я ему был!

– Здравствуйте, хозяева и гости! - сказал Попеленко.

Он мигом оценил обстановку, скользнул взглядом по столу-ничего еще не было тронуто. Попеленко посветлел.

– А я тебя все шукаю! - обратился он ко мне. - Сегодня ж Ивана постного. Не годится родного начальника не поздравить!

И он, не тратя времени, разделся, поставил в угол свой карабин и снял ремень с подсумками. Мой подчиненный был не из стеснительных. Если что и смущало его, так это гневные глаза Варвары.

– Не журись, серденько,- сказал он. - Сегодня у него именины, а завтра твои.

– Мои не скоро, - сказала Варвара и отвернулась к зеркалу.

– В декабре, семнадцатого, что ли? - сказал я. - Варваринские морозцы.

Помнил я хорошо эти морозцы. В сорок втором они нам дорого стоили. Мы тогда прорывались к Обояни. Много обмерзших ребят осталось в глубоких, как пропасти, логах Курщины. Когда мы наконец сумели достичь окраин Обояни, у нас не хватило сил взять ее. Да еще в морозном тумане наша батарея ударила по нашим же двум единственным танкам...

– Семнадцатого декабря! - восхитился Попеленко и оглядел тарелочку с курятиной. - Во, товарищ старший все знает! - Он, поглядывая на Варвару, придвинул к себе табуретку. - На вид молодой, а святцы помнит, точно этот... митрополит!

– Помолчи, Попеленко.

Святцы-то я знал. Живя при бабке Серафиме, я их выучил раньше азбуки. Дубов, тот не доверял метеосводкам и обращался ко мне для подтверждения: "Капелюх, какие там у нас народносиноптические приметы?" И я бодро отвечал: "Товарищ старший лейтенант, завтра Евламиия, на Евлампию рога месяца кажут сторону ветров. Если на юг - до казанской грязь, туманы, снегу не будет, если на север - снег ляжет посуху, готовься к чернотропу..." - "Ага, - усекал Дубов. - Ну, помогай нам, Евлампия, давай туман рогами на юг..." Предугадать погоду перед поиском- половина удачи. Вот как пригодились мне уроки Серафимы. Кто там сейчас, в группе, на роли синоптика? Наверно, старик Бубакин, он выверяет сводки по ломоте в костях.

– Ничего, ничего, серденько, - забалабонил Попеленко, усаживаясь за стол. Он очень спешил, понимая, что обстановка может измениться в любую минуту. -Главное, держи присутствие духа... Вот я на холоде, сырости... В армии что хорошо? В армии часовым непременно дают согревательное.

Он положил на тарелку огурчик, налил из бутылки в стакан, быстренько выпил и принялся закусывать. Пальцы его работали ловко, быстро, точно на баяне играли.

– Да! - сказал он, словно сейчас вспомнив. - Товарищ старший! Тут в сельпо Ядко из Ожина приезжал... Заготовитель! Просил передать от товарища Абросимова, что тот выезжает... Для помощи в борьбе с бандитами. Так передал... На лошади. Он что, большой начальник?

Тут Попеленко налил второй стакан.

– Кто большой начальник? - спросил я.

– Товарищ Абросимов.

– Какой Абросимов?

– А почем знаю? Передал: для помощи в борьбе с бандитами. Мол, у него свой "плант".

Тем временем Попеленко налил еще один стакан. Разговор у него сейчас играл роль прикрытия. Тарелочки плыли к "ястребку" как на конвейере. Таких закусок Попеленко, наверно, не видал с довоенной поры.

Варвара повернулась к нам. Мне казалось, что она незаметно всплакнула там, у зеркала. Но сейчас глаза у нее были сухие. Крепкие, тугие, как свежие сливы, глаза.

– Знаете что, "ястребки"! - сказала она. - Проваливайте! Надоела мне ваша война. Идите ловите, стреляйте, пейте самогонку, только не здесь. А я повеселее найду гостей. Ну вас!

– Стой, Варя, а по чарке? - спросил Попеленко. - Такой день...

– В НКВД нальют, - сказала Варвара. - Иди туда и еще туда...

И она высказалась с такой украинской полнотой, что Попеленко крякнул:

– Ну, после такого слова и закуски не надо! Не слово перченый баклажан. Ох и баба! Голубь с ястребом!

Варвара молча подала ему карабин и шапку.

– Дурень,- шепнула она мне в сенях. -Я ж думала все пойдет по-другому.

Я услышал знакомый скрип щеколды.

Мы постояли в центре села, прислушиваясь. Вызвездило, ночь обещала быть холодной. Выбеленные срубы казались огромными светляками, которые заползли в темноту лесов и расположились в два правильных ряда. Редко где в окне виднелся тусклый огонек. Лишь окна Варвары были заполнены ярким светом двенадцатилинейки.

–Хорошо живет, - сказал Попеленко со вздохом.- Понимает! Лампа добрая. Самогонка очищенная, для себя: заметили, какая прозорая? Скрозь нее как сквозь бинокль видно!