Смирнов Виктор - Тревожный месяц вересень

– Давай-давай, Лебедка! Жми!

И лошадь, стараясь, неуклюже, но резво била копытами в полотно лесной заброшенной дороги. Я нагнулся на миг, чтобы поправить пулемет и, подняв голову, увидел впереди человека. Он брел как будто в задумчивости, ничего не слышал и не замечал. Я видел мешок на его спине. Это что, живая баррикада? Не буду же я стрелять в спину незнакомого мне человека! Придется придержать коня. Остановиться... Может быть, они подстроили ловушку?!

Лебедка нагоняла прохожего.

– Эй-эй! - закричал я. - Эй, ты! Обернись! Пентюх!

Я многому, оказывается, научился у бабки Серафимы.

Я обзывал этого бредущего по колее человека так, что он должен был взвыть от оскорбленного самолюбия. Но все безрезультатно.

В трех шагах от человека Лебедка остановилась. Она не решилась его сшибить. И тут я облегченно вздохнул и разжал пальцы, вцепившиеся в рукоять МГ. Над мешком возвышалась знакомая рваная солдатская шапчонка и густая шевелюра, похожая на ком свалявшейся пакли.

– Гнат! - крикнул я. - Ты опять на моей дороге? Он обернулся и, увидев меня, засмеялся, пропел:

Воны свадебку сыгралы,

И было там чего пить,

Воны ночку переспелы

И почалы добре жить.

– Садись, - сказал я ему. - В дороге допоешь. Хотя нет, погоди!

Я осмотрел его мешок и достал оттуда два снаряда. Отнес их в сторону. К сожалению, мне нечем было их подорвать, чтобы показать Гнату, какой голосок у его связанных медными путами поросят.

– Поехали!

Я положил пулемет на колени к Гнату, велел сидеть смирно, встал и потянул вожжи. Лебедка дернулась, но при этом как-то нервно застригла ушами. Она пошла чуть боком, косясь в сторону и всхрапывая. Я посмотрел направо и увидел их.

Их было четверо, они стояли в кустах ольшаника так, что только лица смутно белели в тени. На одном была желтая кожаная куртка. Какое-то неясное воспоминание мелькнуло в моей голове при виде этой куртки, но оно тут же исчезло, так и не успев проявиться: не до воспоминаний было.

Мне не повезло. Пулемет по-прежнему лежал на коленях у Гната, но дурачок привалил его сверху тяжелым мешком. Впрочем, я все равно не успел бы поднять МГ и прицелиться. У всех четверых наверняка были наготове автоматы. Я не видел оружия из-за листвы, но стволы, конечно, были направлены в мою сторону. До этих четверых в ольшанике было метров сорок - пятьдесят. Они стояли и как будто выжидали. Чего?

– Но, Лебедка! - сказал я как можно более спокойным голосом и дернул вожжи. - Гайда!

Четыре белых пятна светились в ольшанике. Они постепенно отплывали назад. "Теперь Гнат прикрывает меня своим телом, и если они начнут стрелять, то неминуемо срежут его, - подумал я. - Вот уж кто ни при чем". У меня мелькнула мысль присесть и таким образом оказаться за широкой спиной Гната. Из-за него было бы удобно стрелять. Он укрывал бы меня, как баррикадный куль с песком. Пожалуй, я бы успел достать МГ и подцепить их всех четверых на такой дистанции. Да, подцепил бы, факт. А они вряд ли достали бы меня - Гнат укрыл бы.

Но я продолжал стоять на сноповозке. Гнат улыбался, напевая что-то под нос. У меня было такое ощущение, будто на спину кто-то повесил мишень с большущим черным кругом-"десяткой". Еще пяток метров, еще... Ну, теперь они уже не начнут. Поздно. На таком расстоянии из автомата не попасть. Если бы они хотели стрелять, то начали бы раньше.

Фу-ты, черт! Я сел наконец рядом с Гнатом на грядку.

"Бона выйшла у садочок, у садочок груши рвать!.." - пел Гнат.

– Везет тебе, - сказал я. - И при немцах ты уцелел. И сейчас тоже повезло... Вот черт. А ведь я мог бы их достать, Гнат!

– Хе-хе-хе-хе! - рассмеялся он.

Я хлопнул его по плечу. После всего пережитого на меня напал приступ общительности и дружелюбия.

– Ну, живы, Гнат? Сдрейфили они, а? Сдрейфили! Ух ты, куль с песком.

Гнат засмеялся, открыв редкие крупные зубы. Он был полон животной невразумительной силы. А вот получил бы очередь в спину... и все. "Ведь у него жизнь - единственная, как и у всех других, - вдруг подумал я. - Перед лицом смерти все равны".

Я достал хлеб.

– На! - сказал я Гнату, переламывая горбуху.

Гнат был вечно голоден. Он никогда не мог наесться досыта. Но тут дурень отрицательно помотал головой. Он даже не смотрел на хлеб. Он был сыт.

Вона жито добре жала,

Девка справная была...

– Ну и ну,- сказал я. - Тебя что, накормили в лесу?

– Хе-хе-хе! - рассмеялся Гнат.

– Дурак чертов! Ешь!

Он лениво взял половину горбухи.

– "Девка справная была!"-Гнат, с набитым ртом, промычал этот куплет и, как испорченная пластинка, повторил:- "Девка справная была!.."

– Чего они не стреляли? - спросил я у Гната. - Чего они вообще торчали в этих кустах? Не вышли навстречу?..

Запросто они могли бы уложить нас на этой сноповозке. А если бы ты не привалил пулемет мешком, то, может, и мы бы их уложили.

– Хе-хе! -ответил Гнат. - "Боны свадебку сыгралы"...

Его мысль текла по неизвестному мне руслу, вдали от этой лесной дороги, от бандюг. Мир, заключенный в кудлатой нечесаной голове Гната, наверно, был красочным и счастливым. Там "играли свадебки", били в бубны, плясали, и "было там чего пить".

Я доедал хлеб. Гнат пел. Он был сытым и счастливым человеком, ему было давно открыто то, к чему мы все стремились. Я же после пережитого никак не мог насытиться. Какая-то прорва открылась внутри. А перед глазами стояли четыре белых пятна, полуприкрытые листвой. И желтый цвет кожаной курточки на одном из бандитов вселял непонятное беспокойство.

От Семенова урочища, засеянного капустой, открылись Глухары. Дымил гончарный заводик, и трубы его перечеркивали красное заходящее солнце. Деревенька медленно плыла к закатному небу. Сизые капустные гряды, похожие на волнующееся море, еще более усиливали картину. Я почувствовал радость, как будто вернулся из бог весть какого дальнего путешествия; и Гнат запел погромче.

Фигурка человека, бегущего навстречу через кукурузное поле, где торчали огрызки стеблей, поначалу показалась мне смешной. Человечек спотыкался и подпрыгивал на неровностях. Через минуту я узнал Попеленко. В руке у моего приятеля-"ястребка" был карабин. Я всполошился. Бегущий невооруженный человек не является тревожной приметой. Может, он один из братьев Знаменских, может, он за курицей гонится, мало ли... Но человек с оружием в руке может бежать только по двум причинам: либо он драпает от противника, либо атакует. Атаковать сноповозку Попеленко было ни к чему. Значит, он спасался бегством. Глухары в опасности!

– Я хлестнул Лебедку.

– Стойте, не надо! - закричал Попеленко, подбегая. - А я уже хотел на хутор, - наконец выдохнул он. - За вами, товарищ Капелюх.

– Да что случилось?

– Ой, ну и дела, товарищ Капелюх! - жалобно сказал Попеленко. - Попадет небось от начальства! Это ж надо, как раз под Глухарами! Нет чтобы под другим каким местом! Шлях-то чималый!