Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Подбежавшие стали стаскивать всадников за бурки. Раздался женский крик.

Нападавшие оторопели.

— Да это женщины! — крикнул один из них.

— Женщины?! — переспросил голос, отдавший приказание.

— Так точно!

— Связать!

— Женщин?!.

Пуля просвистела так близко над ухом, что Вахо показалось, будто она впилась ему в висок. Жеребец взвился на дыбы; растерявшийся на мгновение мальчишка опустил повод; конь стремительно развернулся и помчался по тропинке.

Скоро Вахо с Тутаром вырвались из теснины и понеслись под гору. Камни и щебень катились за ними следом.

Спустились к реке. Своевольного жеребца на ровном месте не удавалось сдерживать.

— Ну, взбесился! — прикрикнул на него Вахо.

— Он не ранен? — спросил Тутар.

Оказалось, что у жеребца прострелено ухо.

— Далеко нас занесло, — проговорил Вахо, озираясь в темноте.

Тутар промолчал. Захваченный опасной скачкой, он не сразу подумал о том, что ждало женщин, для защиты которых отправил их старейшина рода. О Сиоше Тутар не думал. Мужчина есть мужчина, он и войну перенесет, и беду, и смерть.

«Они не стали бы стрелять в женщин», — подумал он, бессознательно отгоняя мысль о том, что женщин в бурках невозможно отличить от мужчин.

— Они не могли выстрелить в женщин! — сказал он громко и с таким требовательным нетерпением уставился на силуэт двоюродного брата, словно от ответа Вахо зависела их судьба.

— Конечно, не могли! — подтвердил Вахо, — но, наверное, взяли их в плен…

Тутара словно кипятком ошпарили: как же быть? Что делать? С чем вернуться к старейшине — деду Беслану? Теперь им нельзя показаться на глаза родне. Ни в селе… Что же это над ними стряслось? Что случилось? Кто стрелял? Где теперь Гуца и Таджи? А почему он и Вахо не с ними, а тут, на берегу реки. Боже мой! Что же теперь делать?

Сиош спас их от смерти, но навлек на них позор, которого и смерть не отмоет.

Им оставалось одно — вернуться той же тропой, по которой они примчались сюда.

Тутар сжал старое дедовское ружье и пришпорил коня. След в след за ним поскакал Вахо, и горы опять подхватили топот копыт.

Впереди была крутая дорога, кромешная тьма и безнадежность, но Тутар и Вахо ни разу не натянули поводьев.

Там, где начиналась узкая тропа, им пришлось спешиться. Тутар снял с плеча ружье, взвел курок и ногой прощупал ширину тропинки. При Вахо был только отцовский кинжал, наточенный нынче вечером, пока готовили лошадей для женщин. Теперь с кинжалом в руках он пошел следом за Тутаром.

Тропинка петляла, забирая все в гору и в гору. В темноте маячили вознесенные в небо синевато-белые ледники.

Тутар спешил. Место нападения они могли только угадать — разглядеть что-либо было невозможно.

Извилистая тропинка запетляла под гору. Тутар остановился, прислушался. Где-то поблизости размеренно капала вода.

Затем начался подъем. За горами взвилась ракета. Вахо и Тутар трусцой побежали по тропинке. Они не останавливались, пока Тутару не почудился запах теплой крови. Оба припали к земле и притихли.

Ни звука, кроме биения собственных сердец.

Тутар пополз, осторожно волоча за собой ружье. Что-то холодно звякнуло за ним. Вахо вскрикнул, потом подполз к Тутару и поднес к его лицу руку. Тутар почувствовал запах пороха — Вахо держал пустую автоматную гильзу.

Они находились на месте недавней схватки, а вокруг была кромешная тьма и тишина.

Тутар долго не шелохнулся. Потом вскочил и побежал. Теперь он не боялся сорваться в пропасть и невидимого врага не боялся.

Вахо, услышав всхлипывания, крикнул в темноту:

— Тутар!

Тутар не отвечал. Он сидел на камне и плакал.

Где-то за горами опять взлетела ракета. На этот раз ребята не видели, какого она была цвета.

Когда восток едва заметно посветлел, Вахо вспомнил, что Сиош должен был сбросить вниз с тропинки свой карабин. Вернулись немного назад. Хотели спуститься по скале, но в ущелье еще было темно.

Только камни и бугры скал выступали из мрака. Вахо полз вниз с тропинки. Он сел верхом на торчащий из скалы выступ и пополз было дальше, ногой нашаривая опору, как вдруг громко вскрикнул.

— В чем дело? — Тутар прямо с тропинки спрыгнул к нему.

Под выступом скалы лежал человек.

— Сиош!

Разбитый и окровавленный Сиош не подавал признаков жизни.

Вахо выбрался наверх. Уже настолько рассвело, что можно было разглядеть тропинку. Он побежал к коням. Жеребец стоял у края тропинки и, нервно прядая раненым ухом, слизывал стекающую по скале воду.

Вахо с разбегу вскочил на него и помчался назад.

— Тутар!

— Кажется он еще жив! — донеслось в ответ.

Вахо разрезал конец уздечки, надвязал, надбавил свой ремень и сбросил вниз. Тутар обмотал раненого вокруг пояса. Вахо прикрикнул на жеребца. Жеребец отступил, попятился, натягивая уздечку; Вахо и сам что было сил потянул ее.

Умирающего кое-как подняли на тропинку, привязали к седлу и повезли.

Еще не затих цокот подков умчавшихся коней, как немцы сорвали с женщин бурки и на секунду осветили их фонарем.

Таджи отвернулась от яркого луча.

— Сама свежесть! — негромко проговорил один из немцев.

— Наверное, злая, Ганс. Что скажешь? — послышался певучий голос.

— Живее! — командовал кто-то из темноты; он не кричал, а как-то странно сипел. — Живее, связать их! Живее! — можно было подумать, что этот человек, наголодавшись, положил в рот горячую картошку, и не может ни проглотить ее, ни выплюнуть.

— Зачем их связывать… — спокойно проговорил тот, что держал фонарь.

— Ганс Штуте!

— Не стоит терять время! — Ганс осветил фонарем вторую пленницу, — ого!.. — невольно вырвалось у него.

— Мы угодили в удивительную страну, Ганс!

Бледная, как полотно, Гуца неподвижно сидела в седле.

— Хотел бы я знать, куда направлялись эти женщины ночью, когда нашему немецкому черту не пройти здесь среди бела дня, — раздался опять певучий голос.

— Наши женщины заткнут за пояс любых чертей, а как обстоит дело здесь, я не знаю…

— Безоружные? — донеслось опять из укрытия.

Тот, что держал фонарь, посветил на руки Гуце, некоторое время смотрел на ее дрожащие пальцы и погасил свет.

— В жизни не держали оружия.

— Все равно связать!

— Зачем их связывать, Ганс? — раздался тот же певучий голос.

— Не стоит терять время, — повторил свое соображение Штуте.

— А ведь и в самом деле женщины! — из темноты приблизился третий силуэт.

— Давайте стащим их — пусть пешком идут, а на лошадей навьючим оружие.

— Что они скажут, Карл, когда ты получишь здесь поместья? Скажут, что немецкий барон невежлив и не почтителен с женщинами.

Карл расхохотался, а переведя дух, сказал: