Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Голубая краска, которой некогда была выкрашена веранда дома, давно потрескалась, пооблупилась, и теперь веранда казалась грязно-белой. Железный скребок для сапог, закрепленный возле лестницы, соскочил с подпорки и на треть ушел в землю.

— Мака, доченька!

Из нижней подсобной комнаты вышла мать. Она торопливо обняла Маку и поспешила навстречу зятю, на ходу вытирая под мышками мокрые ладони. — Гено! Приехали, значит?

— Как живете? — Гено взял ее под руку.

— Врагу своему не пожелаю…

Маке опять показалось, что что-то стряслось, что отца нет дома, и, обрывая мужа, она спросила:

— Где отец, мама?

— Дома, доченька. Где ж ему еще быть?

— Что же вы все двери позаперли?

— Я вот только что вышла… Надо же обед сготовить. Куры лезут на балкон, никакого спасения от них. А я уже не та, что раньше. Не могу, сил не хватает… Болезнь отца…

Не дослушав ее, Мака взбежала по лестнице, распахнула застекленную дверь, кинула сумочку на тахту и быстрыми шагами прошла в комнату. С постели на нее жалкими глазами изведенного болезнью человека смотрел отец.

— Что с тобой? Что случилось? — Мака оттолкнула табурет, стоящий у постели, и прижалась к груди отца.

— Трудно нам, доченька, тяжело… Не приведи бог пережить такое… — донесся с веранды голос матери.

Мака подняла голову и строго глянула на появившуюся в дверях мать.

— О чем ты, мама?

— Как это о чем? Неужели сама не видишь, какое несчастье?

— Помираю… — простонал больной, и его глаза, устремленные на Маку, наполнились слезами.

— Отец! — Мака с укором обернулась и, кивая на вошедшего в комнату Гено, сказала: — Раньше ты не так встречал зятя!..

При виде Гено больной попытался приподняться.

— Пока хватало сил… Гено, дорогой… пока мог… — И он, не договорив, протянул зятю жилистую ладонь.

— Как вы себя чувствуете, Симон Парменович?

— Худо мне, Гено… — Больной остановил взгляд на плачущей старухе и недовольно заметил: — Даже стула человеку не подаст.

— Потерялась я совсем, ум за разум заходит… — попыталась оправдаться жена и, утирая кончиком платка слезы, вышла из комнаты.

— Вот стул, отец, — Мака подвинула Гено табурет, оказавшийся у изголовья кровати.

— Стул, я вам говорю, а не пень! — Ноздри у больного раздулись, и по желтым щекам пробежал румянец.

— Не беспокойтесь, я сам…

— Не хватает тебе из-за таких пустяков нервничать.

— Нервы у него совсем никуда стали, доченька! Истрепались вконец нервы.

— Мама, нельзя ли немного… — проговорила Мака, взглядом давая понять, что нельзя при больном говорить все, что придет на язык.

— Конечно, доченька, конечно, — поспешно закивала мать, — но если ты думаешь, что я на что-нибудь способна… Еще хуже его! Больному горько, а тому, кто ходит за ним, и того горше.

— Не слушайте вы ее, — вмешался отец, меняя разговор. — Гено, скажи мне, как там наш мальчик? Как мой Гоча?

— Хорошо, Симон Парменович. Что ему будет?

— Почему не привезли? Поглядел бы на внука перед смертью…

— Видно, ты и вправду сдал, отец! Рано тебе говорить о смерти.

— Сдал Симон, совсем сдал… — тихо всхлипывая, запричитала мать.

— Мама! — прервала ее Мака и, поднявшись, вывела на веранду.

— Извел он нас, доченька. Извел вконец! Мальчишку даже близко к себе не подпускает. Плохи наши дела.

— Ты прекрасно знаешь Бичи. Его выходок отец и раньше терпеть не мог, а теперь и подавно.

— Да, но ведь теперь он работает, каждый день ему врачей приводит. Нет, что ни говори, обижает он мальчика.

— Ладно, мама, потом поговорим, — прервала ее Мака и вернулась в комнату.

— Вам сейчас лучше всего лечь в больницу, — начал Гено, когда она опять присела на кровать возле отца.

— В самом деле, отец. Почему ты до сих пор не лег?

— Побоялся, дочка… — И снова слезы подступили к глазам Симона. — Не посмел без тебя. Сынка моего ни семья не волнует, ни моя болезнь. На кого же дом оставить? Нешто на мать? А тебя не хотел беспокоить…

— Как не совестно, отец!

— Не хотел, дочка. Точно — не хотел.

— Ну, хорошо, хорошо… — мягко сказала Мака, потом взяла руку отца, лежащую на постели, и нащупала пульс.

— Сердце у меня сдает. Не перенесу я операции…

— Все будет хорошо, Симон Парменович. Теперь на операционном столе настоящие чудеса творят. — Гено сам почувствовал, как сухо прозвучали его слова и как легковесна была выраженная им надежда.

— Эх, Гено, люди и сейчас умирают…

— Поверьте мне, из тех, кто вовремя обращается к врачам…

— Я даже не знаю, что со мной! — воскликнул Симон.

— Ничего, отец, успокойся… Что говорят врачи?

— Говорят: нужна операция мочевого пузыря. Но разве я вынесу две операции?

— Их же не одновременно будут делать.

— Эх, Гено, я человек битый, ломаный. По молодости случайно сам себе в ногу пулю всадил. Это пустяк — пронесло. А потом на войне… да что рассказывать, ты все знаешь. И без этой операции я полчеловека, а теперь…

— В больнице я буду с тобой, отец, — сказала Мака, — не бойся. И Бичи будет с нами, — прибавила она и, чтоб как-то замять то, что слишком поздно вспомнила о сыне, мягко упрекнула отца. — Перепугал ты людей. Бичи жалуется, говорит — не доверяешь ему. А ведь его теперь здесь знают лучше, чем меня. Меня, наверное, перезабыли все. В нашем положении знакомства и связи играют не последнюю роль.

— Знать-то его, может, и знают, но неизвестно, что лучше.

— Ну, почему ты так! Вон он уже работать начал. Выучится — человеком станет, — Гено притиснулся вплотную к кровати, пропуская жену к окну.

— Кто его допустит к работе?

— Не за красивые же глаза ему деньги платят!

— Не знаю… Какой-то знакомый твой… Мака, слышишь, что ли?

— Да, отец, — отозвалась Мака, сдвигая занавеску, чтобы ветер не теребил ее.

— Знакомый твой его устроил. То ли по школе, то ли по институту тебя знает.

— Но я училась не в сельскохозяйственном. В нашем институте виноделов не готовили.

— Ну, значит, по школе. Разве от моего наследника добьешься чего-нибудь толком.

— Фамилии он не называл?

— Тхабладзе… или Тхавадзе? Мать должна знать! Она все про своего сынка знает.

Мака задумалась на минутку, но тут же, словно отгоняя от себя неприятную мысль, тряхнула головой.

— И в школе такого не припомню. Может, женщина?

— Нет. Разве он не сидел сегодня за рулем?

— Так это он?

— Он самый, кому же еще быть. Или сам правит машиной, или Бичи на ней восседает. Не нравится он мне. Хороший человек не станет водиться с моим поскребышем. Бичи его в дом привел, как друга представил, но я сразу почувствовал — там что-то не так…

— Тхавадзе?! — вдруг переспросила Мака. — Но ведь он учился не с нами, он был старше… Тхавадзе — директор винного завода?! — И поспешно добавила: — Ну и бог с ним! Коли он взял Бичико к себе и дал ему работу — бог с ним!.. Я спущусь к маме! — Она повернулась к дверям и торопливо вышла, но, сбежав по лестнице, почему-то вернулась назад и крикнула с балкона: