Виктор Голявкин - Большое собрание сочинений в одной книге

В электричке Боба вытер слезы и улыбнулся.

— Он еще улыбается! — возмутилась мама. — Такая некрасивая история, чудовищно! Позор, а он себе, представьте, улыбается!

— Курочка нам будет нести яички, — сказал Боба, улыбаясь.

— Прекрати улыбаться, — сказал я.

— Буду улыбаться, — сказал Боба.

— Но при чем здесь бабушка? — спросил я. — Где ты ее выкопал?

— Тебе можно, а мне нельзя? — сказал Боба.

Я не понял, и он объяснил:

— Ты выдумал дядю, а я бабушку.

Проносилась Бильгя.

— К тете Сона мы никогда уже не поедем, — сказала мама, — потому что скверно ты у меня воспитан, Боба.

Отец написал, чтобы взяли его ноты, которые он оставил в музыкальной школе до войны.

Почему-то он о них вспомнил, и мы пошли с мамой за нотами.

Отец вернется и снова будет преподавать музыкальную грамоту, теорию и сольфеджио.

— Люди стали сейчас другие, — говорила мама по дороге, — им не до нот. Нужно быть энергичной. Во время войны особенно нужно быть энергичной. С двумя детьми необходимо проявлять энергию.

С трудом пробрались к завучу, в коридоре такое творилось — тащили стулья, парты, музыкальные инструменты!

Завуч сидел за столом, очень важный, положив кулаки на стол.

Мы сначала спросили, куда мебель тащат, чтоб разговор начать, а он молчит. Очень важно на нас посмотрел и даже не шелохнулся.

Мама ему про ноты сказала, а он опять молчит.

Тогда моя мама как хлопнет по столу, а он вскочил и — в дверь.

— Эге, так дело не пойдет, — говорит мама, — я энергичная женщина. Придется вам отдать наши ноты! Пойдем за ним.

Очевидно, не хотел нам отдавать.

Он юркнул в дверь, но как раз в это время виолончель несли, он схватился за струны и здорово их дернул с испугу. Если бы не виолончель, он бы наверняка сбежал от нас. А что мы ему сделали? Ничего. Пришли за своими нотами. Потрудитесь отдать. В общем, мы к нему подскочили, а мама обратилась со своим вопросом.

Только сейчас я заметил, какой он маленький. Мамаша против него великанша, Гулливер среди лилипутов, пусть попробует нам ноты не отдать!

Приходилось беспрерывно отходить в сторону, все время чего-то тащили.

Его прижимали к стене, и он хотел выбраться, а главное, сбежать от нас. Но по бокам мы стояли. С одной стороны я, с другой — мама.

Опять он не ответил, и мама очень энергично в третий раз об этом сказала.

Тогда он закричал:

— Какие ноты? Какие ноты?!

Он выскочил и убежал, а мы за ним, лавируя между мебелью.

— Что с ним? — спросила мама.

Я пожал плечами.

— Ничего, мы ему покажем!

— Не хочет отдавать, — сказал я.

— Там Моцарт, Мусоргский, Скарлатти, — сказала мама, и мы настойчиво стали пробиваться через мебельную и музыкальную преграду. Три великих композитора толкали нас вперед.

Он было скрылся, но мы его снова нашли. Хотел пролезть за роялем, но мама властно спросила его про ноты, он вздрогнул и замер.

Пытался побежать в обратную сторону, но мы ему загородили дорогу.

— Нам нужны ноты, — сказала мама, — их теперь трудно достать.

Мама вела себя потрясающе энергично.

— Никуда мы не уйдем, — сказала она и села на стул, загородив ему путь.

Он испуганно схватился за голову:

— Вы что… вы что… гражданка… неужели вы не понимаете? — Ни с того ни с сего вдруг стал гладить меня по голове, повторяя: — Бедный мальчик… война…

Ну и завуч! Если бы у нас в школе такой завуч появился, вот потеха была бы!

Мама сказала:

— Редко встретишь такой экземпляр в нашей жизни…

Он даже не обиделся. Стал умолять, чтоб его пропустили. Редкий завуч, клянусь!

Мама встает со стула и угрожающе говорит:

— Можете вы мне что-нибудь вразумительное ответить, а не бегать? Я вам в сотый раз повторяю: мой муж здесь у вас оставил ноты, уезжая на фронт: Бетховена, Моцарта и других авторов! Где они? Где эти ноты, я вас спрашиваю? А что сейчас идет война, мы и без вас знаем! Некрасиво пользоваться войной!

Но он каким-то образом изловчился и выбежал.

— Оставь его, мама, — сказал я, — не можем же мы все время за ним бегать.

— Нет, нет, я это дело так не оставлю!

— Вай, вай… — раздался откуда-то его голос.

— Пойдем за ним, — сказала мама.

— Не буду я за ним бегать, — запротестовал я.

— Надо довести дело до конца, — сказала мама. — Что мы напишем отцу?

Мы не заметили, как он вбежал в свой кабинет.

Мамаша отчаянно дернула дверь кабинета, и мы вошли.

За столом сидел другой человек. Из-за стола поднимался трясущийся завуч, показывал на нас пальцем и говорил:

— Они…

— Что у вас тут происходит? — спросил сидящий за столом.

— С кем имею честь разговаривать? — говорит ему мама.

— Я завуч школы.

— А с кем я имела честь разговаривать ранее?

— Одну минуточку… — попросил завуч. Он взял под руку дрожащего маленького человека и вышел вместе с ним из кабинета.

— Опять эти фокусы, — сказала мама. — Увиливают на глазах! В государственном учреждении и такое творится!

— Здорово смылись, — говорю, — ничего не скажешь!

Но завуч вернулся.

— Видите ли, — сказал завуч, садясь на свое место, — это был сторож…

— Сторож? — переспросила мама.

Завуч кивнул головой и продолжал:

— Со своей работой он справляется отлично. Никогда еще не было, чтобы в школе что-нибудь пропало. Обожает, правда, сидеть за канцелярским столом, безобидная, в общем, прихоть, но мы ему не запрещаем. Прошу извинить, я думаю, вас не очень огорчило это недоразумение. Наш сторож глуховат. Он следит за порядком, убирает классы, очень исполнительный работник. Чем могу быть полезен?

Мама назвала свою фамилию, и завуч встал. Как видно, он знал и уважал моего отца.

Он назвал свою фамилию и опять спросил, чем может быть полезен.

— Ноты… — сказала мама.

— О да! — Он открыл ключом стол и вынул ноты. — Собирался вам отослать, а потом заботы, сына проводил…

Мама взяла ноты.

Мне было не по себе. Гонялись за бедным сторожем из-за каких-то нот. Подумаешь, ноты. Никто их присваивать не собирался, кому они нужны!

— Переезжаем в новое здание, — сказал завуч, — а здесь разместится госпиталь.

Мы попрощались и вышли.

— А я думала, и здесь будут преграды, — сказала мама. — Как просто нам отдали…

— Завуч и не думал ставить нам преграды, — сказал я, — и сын у него на войне. Напрасно только бегали за сторожем.

— Зачем же в таком случае он от нас бегал? — сказала мама.

— Ведь он же ничего не понял, — сказал я.

— Ах, верно, он глухой, — вспомнила мама, — и я забыла.

— Но мы ведь сначала не знали, что он глухой. Правда, мама? Если бы заранее об этом знали, ничего бы такого не случилось…

— Ах, я устала, — сказала мама, — я от всего устала. Конечно, получилось некрасиво.