Алексей Мусатов - В колхозной деревне

Осматривая хозяйство, Цыбенко не пропускал ни одного встречного. С каждым он успевал обменяться словом. Порой с шуткой-прибауткой, а порой и укором и сердитым замечанием. На строительной площадке Цыбенко остановил бригадира первой бригады Ефима Науменко, поинтересовался его делами. Бригадир с видимым удовольствием сообщил, что сегодня восемьдесят человек из бригады получили наряд на работы. И это в обычный, можно сказать, зимний еще день. Одни вывозят удобрения, другие заготовляют торф, третьи рубят и возят лозу, жерди, необходимые для мелиоративных работ на лугу, четвертые здесь, на строительстве…

— Значит, дело идет? — спросил председатель.

— Дело идет, и трудодень идет, — засмеялся бригадир.

Цыбенко покосился на него:

— Гляди, Ефим Кондратьевич. Уж больно сам ты доволен. Не успокоился ли ты, брат, на сегодняшнем?

Когда мы возвращались в селенье, председатель вспомнил об этом разговоре.

— Есть у нас в колхозе и такие люди, — покачал он головой. — Чуть-чуть поднялся колхоз — хватит. Довольны, мол, и этим. С таким настроением наши планы повиснут в воздухе. А планы у нас на этот год большие. Одиннадцать миллионов рублей дохода. Это значит четыре тысячи четыреста рублей дохода с каждого гектара пашни.

Нынешний год в нашем сельском хозяйстве поистине большой год.

Люди колхоза «Большевик» хотят в этом году добиться новых успехов во всех отраслях общественного хозяйства. И это будет еще одним свидетельством того, как много можно сделать — за короткий срок! — в колхозе, который совсем недавно был в числе экономически слабых и отсталых. Это будет еще одним свидетельством того, как много зависит от умелого и инициативного руководителя, глубоко понимающего и государственные, общенародные интересы и великое значение трудодня. Недаром на Пленуме ЦК КПСС председатель колхоза был назван центральной фигурой в колхозном производстве.

Жарко. Булыжная мостовая накалена. Колхозный рынок гудит, как растревоженный улей, и переливается пестрыми красками. Ослепительно сияют высветленные землей шины колес и жестяные бидоны на телегах.

Василий Кошелев, счетовод районной конторы «Кожсбыт», пробирается через базарную площадь.

Он в коротком пиджаке неопределенного цвета, надетом прямо на нижнюю, давно не стиранную рубаху, щеки его заросли густым, колючим ворсом, и только картинно-пышные усы неизменно аккуратны.

Василию кажется, что базарная площадь сегодня почему-то покрыта рытвинами и ухабами, он часто оступается, но, несмотря на это, полон решимости. Он расталкивает людей, пролезает между жаркими лошадиными мордами, перешагивает через корзины с овощами и, что-то бормоча себе под нос, идет все дальше и дальше.

Василий знает, где торгует Марина, — в молочном ряду, недалеко от городских весов. Он появляется перед ней неожиданно, отталкивает покупателей и смотрит на нее сердитыми, в красных прожилках глазами.

— Марина!.. Детей требую! Выдай детей, Марина!

Женщина вздрагивает, мгновение хмурится, а потом смотрит на мужа с напускным изумлением. Она еще не стара, Марина. Но продолговатое, темное от загара лицо ее выглядит усталым, губы поблекли, частая сеть мелких морщинок лежит под глазами.

— Объявился!.. А я уж думала, не навестишь сегодня, — усмехается Марина. — Ты хоть поздоровайся. Жена я тебе или кто?.. — И опять долго вытирает о фартук руки.

— Ты не шутуй! — выходит из себя Василий. — Я в суд могу обжаловать. Раз тебе семейная жизнь со мной нежелательна, — не живи, твое женское дело. А дети общие… Суд поделит, он законы найдет! — Василий стучит кулаком по колесу, и голос его переходит в крик. — Полюбовно тебя прошу, Марина… Выдай детей!..

Крик привлекает колхозников с соседних подвод; они вытягивают шеи, переглядываются. Марине становится неловко. Она вспыхивает и дергает мужа за руку:

— Уймись, Василий… Пьян ты! Я после базара к тебе заеду, переговорим, если хочешь.

— Ну и пьян… А почему? За детей терзаюсь!

Марина берет мужа за плечи и старается втолкнуть его в людской поток, что движется мимо телеги.

— Иди себе… честью прошу!

Василий вырывается, взмахивает руками и, вдруг покачнувшись, опрокидывает на телеге горшок со сметаной. Сметана проливается и лениво капает на землю. Маринину телегу обступают люди. Василий узнает знакомых колхозников из Березовки. Вот маленький остроглазый Афанасий Зайцев, колхозный конюх, сосед Марины. Он только что постригся, побрился, и от него крепко несет одеколоном. Афанасий приподнимает новую полотняную фуражку и приятельски подмигивает Василию:

— А-а, земляк! Ну, как балансы, как доходы-приходы? Говорят, приласкался к городу, не скучаешь о нашем брате, колхознике?

Людей собирается все больше.

Какая-то старуха с седыми усиками — Василий даже не знает ее имени — сокрушенно качает головой и шепчет:

— Ах, Васька, Васька! Заплутал ты, грешный человек, детей бросил! Тоска!

Высокий гривастый кузнец Коньков с засученными рукавами и красными от крови кистями рук — он только что рубил мясо — продирается сквозь толпу.

— Ты нашу Марину не пужай, — говорит Коньков и показывает на людей. — Соображай, весь колхоз в выезде — заступимся. А ты, Марина, объясни супругу, — зря он шумит: закон на твоей стороне…

Марина молчит, опустив глаза, и щепочкой соскабливает с телеги разлитую сметану.

Василий растерянно шарит в карманах, сглатывает слюну и, отвернувшись от жены, делает шаг в сторону.

Перед ним расступаются.

— Эй, счетовод! Луку, луку-то на копейку забыл купить! — со смехом кричит ему кто-то вслед.

Прошла неделя, и Василий не выдержал. Накупил гостинцев и отправился в деревню. «Сам с детишками поговорю… Они меня поймут», — решил он.

Проехав на поезде несколько остановок, Василий сошел на маленьком полустанке и прямой дорогой, через ржаное поле, пошел к Березовке.

Хлеба еще не созрели. Сизые волны бежали через поле. На горизонте синела зубчатая гряда елового бора. За рекою, на лугу, колхозницы сгребали сено.

Вскоре показалась Березовка. Василий с минуту постоял у околицы деревни и повернул на приусадебные участки. К своему дому он подошел с задней стороны.

Возле огорода вяло щипал траву тонконогий рыжий теленок. В проулке лежали длинные бревна, уже потерявшие свой золотистый глянец.

«Придется, пожалуй, продать, теперь не до стройки», — подумал Василий.

На калитке, ведущей в сени, висел замок. Это обрадовало Василия: значит, Марина на сенокосе и дома одни ребятишки — Колька и Маша. А с ними, глупыми, договориться не трудно…

Василий пошел к реке: наверное, Колька там.