Алексей Мусатов - В колхозной деревне

Для этих добрых чувств просто времени не оставалось. Консультант, которого вызвал Сергей Сергеевич, так же, как и мы, считал, что надо не отказываться от клеверов, а поднимать их урожайность. День и ночь у нас споры. От этих споров знобит всю МТС — нет нормальной работы! Звоним в район, в область. Область дает установку в трех отстающих колхозах этот год клевера заменить кукурузой и подсолнухом. Области легко: дали установку — и все! А мне каково? Попробуй накануне сева и достать новый посевной материал, и пересмотреть план работ квадратно-гнездового, и увеличить нагрузку на сеялке «СШ-6».

Особенно трудно досталась мне кукуруза, была б она неладна! В нашей степи сеяли ее в двух — трех колхозах, и то только на кулисы. У нас и килограмма не раздобыть. А тут попробуй в три дня достать семенной материал на многие сотни гектаров!

У меня тогда вся дверь в кабинете расщепилась: как войду, выйду — все рывком.

Наконец кончили с севооборотом. В трех колхозах заменили клеверные поля посевами кукурузы и подсолнуха.

И сразу нашу Настасью как подменили.

Пока спорила, вид у нее был вызывающий, смелый. А когда добилась своего, испугалась.

До сих пор все наши колхозы были на общей ответственности. А теперь, когда наперекор нам настояла на своем, получилось так, что взяла она три самых тяжких колхоза на свою ответственность. Как только она это поняла, оробела. Молчит и ходит по МТС с испуганными глазами. Смотрит, как будто просит: «Ободрите меня хоть словечком! Страшно, мол, мне!»

А мы это видим и даже радуемся. Сама заварила — сама и расхлебывай!

Помню я такой случай. Возвращался я домой на мотоцикле. Еду усталый, голодный и злой, как черт, — двое суток мотался по соседним районам за этой злосчастной кукурузой, и все впустую! Вечер был ветреный. Закат густой. На снегу от заката розовый отсвет, и не понять, снег это или еще что-то, тебе неизвестное. Кругом ни куста, ни деревца, только прошлогодние кулисы — сухие кукурузные стебли шеренгой тянутся к горизонту. Ветер гнет их к самому снегу. А тишина вокруг такая, будто нет на белом свете ни людей, ни зверей, ни сел, ни городов, только мертвый снег под густым закатом. Будто ты не на земле, а на неизвестной безлюдной планете. «Волчьими вечерами» называют у нас такие вечера, потому что даже волков в такие закаты одолевает тоска, выходят они из нор в степь повыть на ветру.

Вот в этакий «волчий вечер» и ехал я из района. Неуютно мне в степи. Тороплюсь. И вдруг вижу, какая-то одинокая фигура бродит меж кукурузными стеблями. Подъезжаю — Настасья. Увидела меня, как будто обрадовалась, заторопилась ко мне. Идет, в снег проваливается, тащит в руках кукурузный стебель. Все волосенки ветром растрепало, пальто с нее так и рвет. Идет против ветра, вся пригнулась и голову выставила, будто этот ветер буравит своей головой.

Подошла и «здравствуйте» не сказала, а сразу:

— Алексей Алексеевич, ведь здесь хорошая кукуруза росла! Правда? Здесь в прошлом году сеяли кукурузные кулисы! Смотрите, какие стебли сильные. Хорошая кукуруза! Правда?

И смотрит жалобно, смотрит, словно говорит: «Боюсь. Поддержи. Обнадежь».

Я ей отвечаю беспощадно:

— Так себе кукуруза.

А она мне опять торопливо:

— Вызревать она, конечно, здесь не будет, но для корма скоту, для силоса… Ведь хороша! Посмотрите, какие листья!

— Поздно уж, — говорю. — Не время по степи бродить, кукурузу разглядывать. Садитесь. Довезу.

Говорю, а меж тем сам думаю: «Сам из-за тебя день и ночь по степи мотайся да еще тебя вози!»

Она посмотрела и, видно, поняла мои мысли.

— Спасибо, — говорит, — я пешком пойду.

— Вольному воля.

Уехал. На повороте оглянулся. Бредет. Стебель тащит. А до села далеко еще. Помню, мелькнуло в уме вполусерьез: «Еще и на самом деле съедят ее волки». Пока оглядывался, угодил с мотоциклом в канаву, чуть не упал и выругался с досады: «Чтоб ее волки съели… Хоть покой узнаем!»

Но, между прочим, в те дни у нас получилось что-то вроде передышки. Навоевались, наспорились, наволновались и поутихли. И выдалось даже два — три вполне миролюбивых дня.

С помощью Сергея Сергеевича добились мы у железнодорожников экскаватора. Дали его нам на три дня для вывозки удобрений. Удобрения на нашей станции выгружали и для нашего и для глубинных районов. И за годы образовалась возле железнодорожной насыпи вторая насыпь, из удобрений. Уже и позабыли, чьи они, кому были посланы. И вот решили мы с Федей все их вывезти на поля. Райком нам помог — передали нам на три дня весь районный транспорт. Образовалась солидная автоколонна. Разработали маршруты. Степь подморозило последними заморозками, дороги крепкие, экскаватор работает безотказно, у шоферов организовали соревнование. Кипит работа.

Вдруг вижу, среди шоферов хохочет и вертится какая-то девчонка. Только по лыжным штанам и узнал Настасью. Она от пыли закинулась полушалком, веселая, с машины на машину скачет, как коза. Пробирается ко мне и кричит:

— Ой, Алексей Алексеевич, как хорошо получается! — И тут же добавляет: — Только надо не так!..

Меня всего передернуло — опять начинает учить и указывать. А она говорит:

— Надо двухстороннюю погрузку. В два потока! Иначе экскаватор все же простаивает!

Действительно, пока нагруженная машина разворачивалась и отходила, а пустая устанавливалась под ковш, экскаватор простаивал. Настасья и ответа от меня не дождалась, спрыгнула с насыпи, пробежала к экскаваторщику, что-то ему сказала. И вот уже вертится возле машин, устанавливает машины в два потока — один с левой стороны экскаватора, другой — с правой. Нагрузят машину слева, перекинут ковш на правую сторону, а там уже стоит наготове машина. Работа пошла еще быстрее. А меня задело. Трое мужчин у экскаватора — я, Федя, Игнат Игнатович, — а девчонка прибежала и в пять минут сделала лучше нас! Раздражает она меня. Стоит рядом, вся запылилась. Платок с нее ветром сбило, и торчат ее бантики, серые от пыли. То ли мне немного принизить ее захотелось, то ли еще что, я и сам не пойму, только взял я за бантик двумя пальцами и насмешливо говорю:

— Эх вы, главный агроном… Запылились, — говорю, — эти ваши «радость первоклассницы»…

Она улыбнулась немного растерянно, но не обиделась.

— И верно! — говорит. — Как меня бабушка причесала, когда снарядила в первый класс, так я всю жизнь и причесываюсь. — И закричала шоферу: — Вася, Вася, подъезжай с левого борта!

И убежала устанавливать машины. И вышло так, что хотел я ее смутить, а вместо того сам смутился. Не для красоты наворачивала она свои бантики, а по привычке. Просто не думает об этом. Не тем живет человек! Мы с Аркашей, взрослые мужчины, размышляли об этих ее бантиках, будто другого предмета для разговора у нас не было. А она, девчонка, такого и в мыслях не держит.