Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

— Вот награда мне за все мои страдания и боли. Прочти, что пишут о твоей дочери!

— Но она и твоя дочь! — вырвалось у меня.

— Нет у меня больше дочери, нет! И не хочу, чтоб мое имя связывали с ней… Не хочу! — завопил твой бедный отец и рухнул в приступе сердечном. Гости уложили его на диван, я вызвала врача… Плохо, очень плохо отцу твоему…

Приступ-то, может быть, и пройдет, но боль, что ты причинила ему, навсегда останется черной зияющей раной на его сердце. Ой, доченька, какой тяжкий день, какие муки и страдания! Я же не могу, совесть мне позволит бросить его одного и уехать, хотя он гонит меня с твоими сестричками. Он пропадет без нас, он же как ребенок, я ему нужна, он в отчаянии только бывает жестоким. Что делать? Как жить дальше?

Я сначала обрадовалась, что дома оказались люди, но потом поняла, что лучше бы им не знать ничего, ведь разнесут по всему свету… беда, беда, и некому пожаловаться. Я прочитала письмо, и волосы мои встали дыбом. Не может этого быть, нет-нет, это неправда. Дочь, отец так любил тебя! Я попыталась внушить ему, что доброжелатели не могли такое написать, иначе зачем скрывать свое имя. Но успокоить отца не удается, да и болен он серьезно, весь дрожит, будто в лихорадке, меня к себе не подпускает, только младшую твою сестренку призывает… Это ужасно, доченька моя, такое врагу постесняешься написать. А может быть, ничего такого не случилось? Может быть, это злые люди хотят нас расстроить? Но мы ведь никому зла не делали. А может быть, письмо написали враги Нури-Саида? Да и поэт этот, я помню, он приезжал в школу, показался мне человеком порядочным.

Напиши мне, доченька, письмо не домой, а в школу, развей мое горе — не могу поверить, что моя родная, любимая дочь настолько безрассудна. Напиши, доченька, и обрадуй нас.

Твоя мама».

Вчетверо сложенный лист бумаги, вырванный из амбарной книги, наспех, но убористо написанные грозные слова. На обратной стороне листа просьба передать письмо в руки Абу-Муслима.

«Пишет тебе твой брат Рустам, желающий тебе крепкого нашенского здоровья и удач в работе. И мы живем неплохо, можешь не беспокоиться. Только что я узнал от жены о том позоре, который нанес нам некий Нури-Саид, называющий себя поэтом. Если это так, брат мой Абу-Муслим, чему мне очень не хочется верить, то я готов к мести… Я не потерплю, чтоб какой-то проходимец оскорблял честь моей папахи. Я инвалидом стал на войне, умирал не раз, но не для того, чтобы теперь терпеть чью-то насмешку. Или этот человек женится на Цуэри, или умрет. Так я решил, пусть меня считают отсталым, каким угодно. Всегда преданный тебе брат Рустам».

Конверта нет, и поэтому трудно определить, было это письмо отправлено или нет, скорее всего, нет, потому что ни одна мать не хранила бы такого письма.

«Драгоценная ты моя мамочка, моя родная, заступница моя, что же ты подвергаешь меня пыткам? Я написала тебе и второе письмо, думала, первое не дошло, но и на второе от тебя нет ни ответа ни привета. Неужели это потому, что я тебе написала всю правду, да-да, и тысячу раз да, я люблю этого человека, лучше принять мне смерть, чем отказаться от этой правды.

Да, я ничего от него не прошу, кроме любви ко мне, и он любит меня, как никто и никогда. Это тебе может показаться странным и даже подозрительным, мол, не сошла ли случайно с ума твоя дочь, нет, я счастлива, мама, я благодарна судьбе. Если мое такое счастье вы, мои родители, не можете принять, то что я могу поделать… Свою любовь я не хочу смешивать с ложью. Я полюбила Нури не только потому, что он известный поэт, чьи песни чуть ли не каждый день звучат по радио, но и как ласкового, милого, доброго и очень заботливого человека. Он живет той радостью, что живу я, и той болью, которая гнетет меня. Да, мамочка моя, я знала, что вступаю на опасную для обоих тропу. Я знала о строгих отцовских понятиях о чести, но ничего не могла с собой поделать. О, насколько твоя дочь безрассудна в любви, скажет тебе такой случай…

Летом он приезжал в аул, и мы встречались в заранее условленном месте, за арочным мостом. Однажды — это было в тот день, когда ты уехала в Армавир к сестре, а отец укатил по своим делам в Дербент, только сестры были дома — я с Нури до сумерек была у водопада. Мы там купались и загорали на лужайке, к вечеру пошел дождь, но мне не хотелось с ним расставаться, тогда, представь себе, мама, я осмелилась пригласить его домой. Да-да, в наш дом, куда в любую минуту мог вернуться отец. Я тогда не боялась ничего и никого, я верила только в свое счастье…

— Что ты, это невозможно! — удивился он моему предложению.

— А я хочу эту ночь провести с тобой дома, где я родилась и выросла, почему нельзя?

— Но дома же есть кто-то.

— Только сестренки, отец в Дербенте.

— Но он же может вернуться?

— Может! — Чем больше отказывался Нури, тем настойчивее становилась я. — Ты боишься?

— Это не то слово.

— А ты любишь меня?

— Люблю!

— А ты хочешь расстаться со мной сейчас?

— Нет.

— Тогда пойдем, я хочу быть с тобой под крышей нашего дома. А ты?

— Хочу, радость моя, любимая!

— Тогда пошли…

— А вдруг вернется отец?

— Ну и что же?

— Я не могу причинить боль твоему отцу.

— Думаешь, он не узнает когда-нибудь? Узнает, все равно узнает, слишком я счастлива и неосторожна в своей любви. Пусть знают все: я скорее умру, чем расстанусь с тобой. Ты будешь со мной сегодня?

— Да, буду, — сказал он.

И я пошла первая, сестрички спали, больше никого не было. Он не струсил, пришел, я его встретила у ворот, бросилась на шею, он меня внес на руках, я приложила пальцы к губам… мы были одержимы…

Под утро просигналила у ворот машина, я поцеловала Нури на прощанье. Не знаю, мамочка родная, если я на такое могла пойти, выходит, любовь у меня сумасшедшая. Отца я встретила радостная и возбужденная.

— Ты чего, Цуэрочка, не спишь?

— Я такая счастливая, папа, такая счастливая!

И поцеловала отца.

— А я рад за тебя, солнышко мое, очень рад. Отец тебя очень любит и хочет, чтоб всегда в жизни ты была такая радостная. А что с тобой такое происходит?

— Не знаю, папа, но я счастливая.

— А сестрички что делают?

— Спят.

— Никто не приходил?