Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

— Ха-ха-ха, люди добрые, хи-хи-ха-ха-ха, — закатился смехом Хаттайла Абакар. — Вы только послушайте, что эти два дурака говорят, ха-ха-ха, клянусь, не соскучишься.

— Эй, Хаттай, ты что себе позволяешь? — возмутился Кужак. — Ковер надо продавать в тот дом, где ты когда-нибудь сможешь сесть хотя бы на край этого ковра!

— Эх, старое бы время, за такие слова… осиротели бы твои дети, — замечает Галбец, которого тоже задели слова Хаттайла Абакара.

— За какие слова?

— Ты назвал нас дураками… — сердится Галбец.

— Да вас иначе и не назовешь.

— Ты возьми свои слова обратно. Тебе будет лучше и нам легче продолжить нашу беседу… — убийственно спокойным, но грозным тоном говорит Галбец. — Мы все-таки старше тебя, не так ли, Кужак?

— Да-да, именно так, дорогой Галбец. Пусть возьмет он свои слова обратно. Спроси, спроси вот меня, почему я так говорю? — тормошит Хаттайла Абакара Кужак.

— Почему? — смеется Хаттайла Абакар.

— Потому что, дорогой, если у тебя дома я поел хинкал, это не значит, что ты меня можешь обзывать! Возьми свои слова обратно!

— Как я возьму их обратно, если я их сказал и вы их услышали, а? — простодушно разводит руки Хаттайла Абакар и оглядывает присутствующих.

— А ты извинись перед нами.

— Хорошо, считайте, что я свои слова взял обратно. Ну-ка, перекур окончен, посторонним на карьере нечего делать. Бригада называется, собрали тут стариков одних…

— Учти, бригадир, ты, несчастный, у старого быка и рога плуг тянут, — замечает Кужак.

— Эй, Хаттай, ты нам зубы не заговаривай, извинись!

— А если не извинюсь?

— Это, конечно, твое дело, — говорит Галбец, — если не извинишься, мы тебя так обзовем, что тебе тошно станет на свете.

— Обзывайте, пожалуйста, сколько вашей душе угодно.

— Как ты думаешь, Паранг, — говорит с тем же спокойствием Кужак, — не много ли у нас терпенья?..

— Даже слишком, чтобы терпеть недозволенное со стороны отца гулящей дочери, — выпалил Галбец.

Хаттайла Абакар был оглушен этими словами. Он застыл, словно по его голове угодили кувалдой, и вдруг, очнувшись, хотел было броситься на Галбеца, но его остановили стоящие рядом. Даже уши заалели у него от обиды, на краях губ пена появилась.

— Что, что… — поперхнулся бригадир, да, такого удара, конечно, он не ожидал. — Что вы сказали?!

— То, что слышал! По телевизору видели…

— Что вы видели, что она с молодым студентом стояла? А вы докажите, что это она.

— А ты докажешь, что мы дураки? Не докажешь. Так что мы с тобой квиты. Впредь тебе урок. Прежде чем говорить слово, ты попробуй его на кончике собственного языка… А теперь за работу!

Хаттайла Абакар долго не мог успокоиться, рвался еще что-то сказать, но все уже были увлечены работой. И так мастерски раскалывали они ломом, зубилом и кувалдой скалы — одно удивление.

— Эй, Кужак, — крикнул вслед ковыляющему на хромой ноге старику бледный Хаттайла Абакар, — скажи, чтоб взрывчатку приготовили, завтра надо взорвать этот монолит.

— Хорошо, скажу, — не обернувшись, бросает Кужак, осторожно спускаясь по крутому склону.

«Если я сейчас уйду, то те, которые слышали такое обо мне, могут подумать, что это на самом деле. Нет, я свою дочь не оставлю в городе, завтра же привезу…» — раздраженно думал про себя Хаттайла Абакар.

А почтенные, с которыми, как он понял, шутить опасно, не прекращая работу продолжали разговор на волнующую их тему.

— Думайте, думайте, — говорит Паранг, старожил аула, — из-за отказа Али-Булата выдать дочь за Усмана могут возникнуть сложнейшие последствия… от которых в нашем ауле будут нарушены мир и спокойствие.

— Никак не вспомним случая, который мог бы послужить поводом для такой размолвки, — говорит наш завмаг Кальян-Бахмуд. — Если не тот случай…

— Да сохранит бог твое здоровье, давай рассказывай, мы слушаем тебя.

— Это было в позапрошлом году или года четыре тому назад, после собрания, на котором обсуждался вопрос, согласиться ли с идеей Усатого Ражбадина построить у нас этот комплекс или не согласиться… Большинство согласилось, помните? Вот в этом большинстве был Али-Булат, а Сирхан оказался в меньшинстве…

— Да, да, помним, было такое…

— Выйдя из клуба, мы втроем шли домой: я, Сирхан и Али-Булат. По дороге Али-Булат и говорит: — «Ты что же это, уважаемый Сирхан, против меня голосовал?» «Как против тебя?» — удивился тогда Сирхан. «Очень просто, — сказал тогда Али-Булат, — если я, значит, «за», ты «против». Мы с тобой в школе вместе учились, не окончив десятилетку, мы с тобой добровольно на войну пошли, вместе воевали, одним снарядом были ранены, сухари делили, глоток воды… И вдруг ты против меня! Нехорошо это».

— Так, так, это, я думаю, на самом деле серьезный повод… А дальше что? — спрашивает Паранг.

— А дальше Сирхан возразил и говорит: «Если так думать, то не кажется ли тебе, уважаемый Али-Булат, что и ты против меня пошел. Зачем, я спрашиваю, наш миллион тратить на эту затею? Раздать бы эти деньги сельчанам и пожили бы в свое удовольствие!» «Что?.. — раздался тогда грозный голос Али-Булата, — что я слышу? И от кого? От своего же друга! Да ты, оказывается, не так прост, как я думаю. Да ты же… ты же, знаешь ты кто? Ты консерватор!». Смысл, конечно, этого слова я не понял, но видел, как сжался, напружинился, заалел Сирхан. «Ты хочешь раздать деньги и законсервировать совхоз? Вот куда ты метишь?!». И тут Сирхан не выдержал и говорит:

— «Ты знаешь, кто ты, — авангардист…».

Если я не понял смысл слова «консерватор», то слово «авангардист» для меня прозвучало как нечто ужасное. На что криком ответил Али-Булат:

«Ты мне эти частнособственнические замашки брось, иначе на партсобрании будет поставлен ребром твой вопрос». Ну тут, думаю, пойдет потасовка, а я между ними, и мне достанется от этого и того. И я, знаете, что сделал?..

— Ушел домой, оставив их… тебя мы хорошо знаем, — смеется Галбец.

— Вот именно. Чего ради я буду стоять между двух огней? А чем все это кончилось, почтенные, не знаю. Но наутро я их видел вместе верхом на лошадях, они выезжали к своим отарам. Я им пожелал доброго пути. Вот и все!

— Люди гадали, думали, приводили всякие доводы, желая объяснить себе столь странный поступок Али-Булата. Трудно было объяснить, как это он мог отказать выдать свою дочь за сына Сирхана. А дело, оказывается, было совсем в другом, о чем и не могли предположить почтенные, которым, чем так ломать головы над этим вопросом, следовало бы просто зайти к Али-Булату и поприветствовать его с приездом. И все стало бы ясно. Мудрыми считают стариков, но мудрость их чаще не практична.