Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

Усман образованный, воспитанный и тактичный молодой интеллигент, печется о совхозе не менее, чем Усатый Ражбадин, и носит усы, не такие пышные, конечно, как у директора, но они являются украшением его лица, и он очень гордится ими, хотя делают они его не по годам взрослым. И если с годами кто заменит на посту директора совхоза, то, конечно, он, Усман, сын чабана Сирхана. И город знает, и село. Если говорят, что этот товар стоит своих денег, то почему нельзя сказать, что этот человек стоит надежд и стремлений? Одним словом, симпатяга-парень, дай бог ему счастья. Только одно небольшое сомнение беспокоит и меня, и, по-моему, его родителей — сумеет ли он укротить такую своенравную девушку, как Асият, сумеет ли он противопоставить ее капризам свою волю и находчивость, не сделает ли его такая желанная любовь робким и нерешительным… Когда вернулся он из города, получив диплом ветеринарного врача, то его бабушка Ай-Мисей воскликнула: «Появился коновал — стали дохнуть коровы. Не мог набрать себе лучшей специальности, лучше бы людей лечил, меня вот, свою бабушку, чем скот…» О, острая на язык наша Ай-Мисей, самая близкая подруга моей бабушки Айбала. Однажды, когда родился мой Хасанчик, пришла она к нам, эта добрая отзывчивая душа, с подарками новорожденному, и кто-то спросил у нее:

— Сколько тебе лет, бабушка Ай-Мисей?

— Один раз двадцать, сынок, второй раз двадцать, третий раз двадцать, четвертый раз двадцать и половина от двадцати… — перечислила она, сгибая свои сморщенные пальцы и шепелявя беззубым ртом.

— Почему же так мудрено, бабушка?

— Ничего мудреного в этом нет, сынок, четыре раза я выходила замуж.

Большие затейницы эти старухи в нашем ауле.

Вообще род Сирхана славится своим трудолюбием, старательностью, хотя вот о Зизи, сестре Усмана, этого и не скажешь, не очень охотно помогает она матери в хозяйстве, тогда как Асият принимает живейшее участие. Усман — стройный джигит, просто любо бывает глядеть на него, когда он выйдет на танец и вскинет высоко руки, как орел крылья, так и кажется: вот-вот взлетит. Тело его и не шелохнется, а ноги так отплясывают, что быстроте и легкости его ног позавидует даже профессиональный танцор из ансамбля «Лезгинка».

Усман — сын чабана Сирхана, как и Асият — дочь чабана Али-Булата. Кто его знает, может быть, они на пастбище и договорились породниться. И в это время слышу цокот копыт на улице. Выглянул я из своего разбитого окна, вижу: Али-Булат поднимается на лошади по мощенному камнем проулку.

— С возвращением тебя, дядя Али-Булат!

— Спасибо, дорогой Мубарак, как поживаешь, как семья? — спрашивает меня Али-Булат, не поднимая головы.

— Живем, не жалуемся.

— Желаю удачи во всем!

— Все ли спокойно на пастбище, есть ли трава баранте?

— Сухо в этом году, сухо… Приходи, проведай нас!

— Спасибо, непременно… — говорю ему в ответ и провожаю его мыслью: «Значит, все правильно, раз Али-Булат сам пожаловал к семье, происходит что-то серьезное». Права моя жена: «Нет дыма без огня». После обеда я со старшей дочерью выехал в райцентр к глазному врачу. После возвращения остаток дня провел спокойно, с семьей, с которой мне всегда хорошо. Доброе было настроение и запел даже песню под аккомпанемент чугура: «Что звенишь ты, как цикада?» — Конечно, голос у меня не такой, как у нашего поэта и ашуга Индерги, но моему Хасанчику нравится, когда я пою, и он подпевает. Однажды нашего поэта Индерги спросили:

— Почтенный Индерги, сделайте милость, скажите нам, как рождаются стихи?

— Откуда я знаю? — усмехнувшись, пожимает он плечами.

— Но ты же поэт?

— Ну и что?

— Но все-таки, как они рождаются?

— Голенькими, как дети, да, да, совершенно голенькими, — вдруг объясняет Индерги, — потом я им шью одежду, чтобы позор их скрыть, потом учу ходить, вожу за руку, уму-разуму учу и после выпускаю в люди. Вот вы у них и спросите, если они благодарны родителю, значит — они мне удались.

На исходе того же дня по аулу разнесся слух, что Али-Булат отказал сватам Усмана. Такое в нашем ауле случается очень редко, и это не могло не взволновать людей. «Как это так? Возможно ли такое? Правда ли это?». На следующий день я отправился на каменный карьер. Туда меня повело любопытство: как люди работают и добывают камень? Может быть, их методом придется воспользоваться и мне, дай бог, если и я начну строить новый дом. Я не только мечтаю об этом, но во сне вижу на просторном майдане современный дом со всеми удобствами. Вспомнив поговорку: «Если бы глядя можно было обрести ремесло, то собака стала бы давным-давно живодером», я про себя горько усмехнулся.

Люди здесь работали кувалдами, ломами, зубилами. Беседуя в коротких перерывах, они перебирали в памяти давно минувшие дни, стараясь припомнить «случай» между Сирханом и Али-Булатом и даже между их отцами, который мог бы в наши дни воспрепятствовать их сближению, но ничего серьезного не могли припомнить. Для Сирхана такой отказ — это убийственно, человек он злопамятный и вспыльчивый. Снести такое ему будет очень трудно.

— Может быть, из-за потравы некогда подрались?

— Драка? Думаю, не получилась, — замечает Кужак.

— Ну и хорошо, что не получилась. И ты думаешь, эта самая твоя неполучившаяся драка из-за потравы могла стать причиной столь серьезному делу? — раздраженно говорит Паранг, наш неизменный председатель сельсовета. Ему стало известно, что на карьере люди работают плохо, и вот он явился сюда со стариками, чтобы помочь.

То там, то здесь сажени камней. Твердый камень с синеватым оттенком, беру кусочек и вглядываюсь в этот сланец, — не коровники из него строить, а шлифовать его и отделывать им станции метро. И этот карьер местного камня создал наш директор, чтоб как-нибудь сэкономить совхозные деньги. С визгом и скрежетом подъезжают самосвалы, вон, я вижу того водителя, которого отчитывал у стройки Усатый Ражбадин за то, что тот вез мелкий камень.

— Эй, старики, с меня хватит. Более не хочу краснеть, кладите в машину хорошие камни, а не то возить не буду! — с угрозой заявил он, вытирая кепкой шею.

— Эй, Хаттайла Абакар, бригадир, прислушайся к его голосу, — кричит Паранг. — Он дело говорит…

— А план?

— Не буду возить мелкий камень, — устало откидывается шофер на каменных плитах. — Не хочу краснеть перед директором.

— Нет, дорогой Кужак, — вмешивается после раздумья Галбец, — ты перепутал, я вот внимательно слушал тебя, ты перепутал… Это было не там, и не из-за потравы, и было такое не между Сирханом и Али-Булатом, а с Хайрудином и Зайнутдином из верхнего аула, и Зайнутдин обозвал Хайрудина дикой свиньей…