Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

— Да ну его к дьяволу! — вырвалось у меня.

— Ты на кого это зол?

— На кого же еще, на этого… — кивнул я головой на здание конторы совхоза.

— На Ражбадина? Я же тебе говорил, что с ним невозможно иметь дело. Хоть и родственник он тебе.

— Избавь меня от таких родственников. Не хочу… — Ох, как я был зол, как я был разочарован! Ведь человек я с детства очень чувствительный и впечатлительный.

— В чем дело? Может быть, я тебе могу помочь? — И такое мне говорит Исабек, этот еще не оперившийся педагог. Странное дело, я стал отмечать, что если не везет, так и на ровном месте можно споткнуться, а если начнет везти, так и всю жизнь везет. — В чем дело? — повторил он, как будто я не слышал его вопроса в первый раз. Что, этот Исабек меня за глухого, что ли, принимает?

— Ничего, пустяки, — махнул я.

— Ты видел, с кем я стоял? Могу помочь! — И это прозвучало в его устах твердо, так, словно если он захочет, может стреножить даже этого Усатого. — Ты отдыхать едешь?

— Какой там отдых, с моей-то семьей? — его вопросы начинали действовать мне на нервы.

— Не надо было столько детей заводить. Ты не сердись, учитель, — и глядит этот вчерашний мой ученик мне прямо в глаза, каков наглец, а? — Вот у меня будет семья — так самое большее — два ребенка, такое теперь время… А я вот еду в Кисловодск, путевку достал…

— Счастливо!.. — я хотел поскорее расстаться с ним.

— Ты постой, учитель. А ты слышал, что он…

— Кто?

— Ну, этот самый, Усатый, ты прости, хотя он твой родственник, но разбазаривает совхозные деньги…

— А мне-то что, ну и дьявол с ним и с его совхозом.

— Факты — упрямая вещь, есть факты… И так можно его вздернуть на доску позора, что чертям тошно станет.

— От него всего можно ожидать, — говорю я в сердцах.

— Вот-вот, видишь, ты со мной согласен… Вот если бы ты написал…

— Что?

— Сам понимаешь… я бы тебе такие факты подкинул, ахнешь. — Что этот человек мне предлагает, за кого он меня принимает? — Напишешь?

— Что? — Это уже было выше моих сил. — Ты что? Ты с кем говоришь?

— С тобой, учитель!

— Ты хочешь из своего учителя сделать кляузника? Ты? — Я, не помня себя, хватаю его за ворот и трясу, и, клянусь, если бы это было дерево с плодами, то с него все плоды попадали бы на землю. Но я убедился, что на этом дереве не вырастут никогда добрые плоды. — Рыбак рыбу удит, плохой рыбак воду мутит.

— Ты что, учитель, я по-дружески, желая тебе добра.

— И я вот, «по-дружески», — крикнул я и взмахнул, чтоб дать увесистым кулаком своим по холеной физиономии, и не рассчитал. Тот оказался увертливым. Я потерял равновесие и упал… И стало мне досадно и обидно. Подобрал я шапку, что слетела с моей головы, поднялся, отряхнулся… Исабека уже рядом не было.

— И кому мы доверили учить своих детей, — слышу я голоса женщин с крыши, — тоже мне учителя!.. — вяжет одна свои шерстяные носки.

— Да, распустились они, драться друг с другом лезут, где их педагогика?.. — другая встряхивает подушки на краю крыши. — Совсем дети испортились, я-то думала — мы, родители, виноваты… вон их учеба!..

Мне стало стыдно, и я торопливо скрылся от их осуждающих взглядов. И крепко в душе выругал этого Исабека, который вывел-таки меня из себя. Я даже стал забывать свои обиды на директора совхоза: «Молокосос, вчера только с грехом пополам получил диплом об окончании пединститута, года не проработал в школе, а уже — на курорт!.. Живут же люди… Может быть, я не умею жить? Нет во мне того нахальства, той настырности, пробивной силы? И слышу обрывок песни по громкому репродуктору: «Где веселье, там слеза…» Вот именно, «где веселье, там слеза», не обо мне ли поется в этой песне? Куда бы камень ни кидали, говорят же, попадает в ногу хромого. Так хотелось мне обрадовать свою жену. Что я теперь ей скажу? Похвастался, что деньги заработаю. Да, жди, вон несут тебе деньги, целую пачку, на подносе с красной каемочкой… жди, дождешься. Теперь только убедился в том, как глубоко вздыхает человек, когда чувствует себя бессильным что-либо изменить, убрать камень, препятствующий удовлетворению своего не такого уж большого желания. А может быть, на самом деле наняться к частному застройщику, хотя бы подсобным рабочим? Каменщиком, конечно, я не смогу работать, это постороннему наблюдателю так кажется: мол, что тут мудреного, навалил мастерком раствор и клади себе камни… Нет, и в этом деле требуются опыт и умение. Я не знаю, как ровно класть камень. Это заметила даже моя мать, когда после войны я помогал ей пристроить хлев в разрушенном отцовском доме. И та стена, что возведена с моей помощью, уже вспучилась, вот-вот развалится.

Подсобным рабочим меня примут. Каменщик получает в день двадцать рублей, три раза питается, да еще и обед со свежим мясом, но зато он работает от зари и до зари. А подсобнику что, подавай камни, балки, раствор… Интересно, а сколько подсобник получает? Если в день хотя бы половину того, что получает каменщик, то неплохо. В месяц — триста рублей. Солидно, даже и заманчиво. Но, черт возьми, разве гордость моя позволит мне пойти на такое?!. Позора не оберешься, весь аул склонять будет, мол, наш учитель нанялся рабочим к частному домостроителю. Нет. Вот если бы на государственную совхозную стройку, — это дело другое… не стыдно, что бы там ни говорили. «Не умеешь, не делай, учись по-людски делать…», — наставляла в детстве мать; как я ее теперь понимаю. Неудачник, говорят, пошел купаться в речку — жаба лягнула. Вот так и со мной. Раздосадован ужасно. Что делать? Вернись домой и расскажи жене.

«Несносный это человек — наш директор совхоза». — Жена меня за сумасшедшего сочтет. И я вдруг вспомнил сказанные женой слова: «Разве бывают люди плохие и хорошие, есть и в плохом хорошие качества, и в хорошем — дурное. Нельзя людей судить строго, надо стараться их понять». Не помню, последние слова говорила моя жена или нет, но они как бы наполовину облегчили досаду. Не делай то, что несвойственно тебе. Ха-ха-ха. Я — учитель, а не строитель… «Не унывай, Мубарак, еще не все потеряно!» — тут же подбадриваю себя. Вот так, почтенные, подхлестнув себя, как бычок, подгоняющий себя своим хвостом, направился прямо в ту сторону, где около арки есть двери в подвал, куда часто заходит и в радости и в печали наш Хаттайла Абакар. Где торгует добрым вином человек по прозвищу «Сто грамм водки с томатным соком». Еще осталось двадцать шагов до нашего знаменитого духана, как слышу песню. Конечно, пели мужчины, откуда взяться здесь женщинам, если наши горянки, даже идущие по воду, обходят это место за версту. Ощупываю карманы: из пятерки, что положила моя жена в карман, осталось два рубля с мелочью. А куда же я дел остальные? Ах, да, вчера же я дочь возил в район к врачу, рубль туда и рубль обратно, и конфеты детям купил. Правильно, все на месте. Пели горцы с утра старую песню про лебедя. Могучая песня, особенно когда она поется многоголосым хором. В этой песне звучит презрение ко всем печалям и горестям и воспевается жизнь.