Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

Шофер включил передачу, и мы поехали.

— Ты обиделся на меня? Вижу, вижу, обиделся. Не надо, очень прошу тебя. Ты же умный человек. Ты можешь меня понять. Ну что мне делать вот с этими людьми? — директор все еще держал в руке ту бумажку, как горячий уголек… — Все из-за моей доверчивости, да-да… Не могу не верить людям, и до сих пор все обходилось. Сегодня захожу в бухгалтерию, передаю эту бумажку, помнишь, при тебе я подписал, мерзавец, негодяй, тугодум… это, прости, я о себе говорю, потому что подписал эту бумажку в четырех экземплярах. Глянул наш бухгалтер Айдамир, так очки у него поползли наверх и челюсть отвисла, как у овцы, отравившейся рододендроном. Глядит он на бумажку и на меня переводит взгляд, потом спохватывается, берет папку, сверяет с предыдущими документами и опять на меня пялит глаза.

— Ты что пялишься, будто я обжулил тебя?

— Не могу, — сказал мне Айдамир, — принять этот документ. — Хотя моя подпись, директор, после твоей, все равно, а это в глотке застрянет или, чего доброго, желудок испортит.

— А почему?

— Ты читал, когда подписывал этот документ?

— А в чем дело? — Тут я начал беспокоиться, ведь немалая сумма была обозначена на бумаге — шестьдесят одна тысяча совхозных денег.

— А в том, дорогой директор, что здесь явный обман.

— Как? — В глазах у меня потемнело, схватил я бумажку и вчитываюсь, сверяю с предыдущим документом, находящимся в папке. В этом, обжигающем мне пальцы, документе указаны были вторично некоторые уже оплаченные работы, были приписаны незавершенные работы как законченные… вроде перегородок кирпичных в родильном блоке и телятнике, бетонирование полов, монолитных заделок между балками в коровниках, устройство обрешетки и дощатого карниза под шифер. Вот они все здесь… — И злой, как дьявол, Ражбадин сует мне под нос эту бумажку, в которой я вряд ли что-либо понял. — И я ее подписал, ты представляешь? Подписал, не проверив. Где была моя голова? И стал срочно искать по телефону этого дашнака, мусаватиста, басмача, контрреволюционера — как еще иначе назовешь такого?.. И тут ты под мою горячую руку… — будто оправдываясь, выпалил Усатый. — Ты можешь простить меня? Ты должен.

— Да, конечно, — говорю я. На самом деле можно было понять его возмущение. — И о чем же он думал, когда совершал этот подлог? Что больше с тобой не встретится, что ли?!

— Встретится. У таких совесть, как буйволиная кожа, из нее кроить только подметки. Он обещал срочно вернуться, но что-то нет. Хотя, черт, сегодня же воскресенье.

— Предыдущий начальник был на своем месте, — как бы сочувствуя Ражбадину, говорит водитель Абду-Рашид, молодой человек, демобилизовавшийся в прошлом году. Отец привел его к Усатому Ражбадину и сказал: «Делай с ним что хочешь, но сделай из него человека!». Вот с того дня и делает из него человека наш Ражбадин.

— И говорит-то этот Акраб, чтоб ему пусто было, будто на мед сметану намазывает, — замечает после некоторого молчания Абду-Рашид. — Как увидел его, сразу подумал: «Эта стрекоза не будет нести орлиные яйца».

— Как ты сказал? — усмехнулся директор.

— Эта стрекоза не будет нести орлиные яйца, — повторил водитель.

— Да, ты прав, далеко ему до орла. А я его… — качает головой Усатый Ражбадин, — за человека принял. Такой располагающий к себе, готовый предупредить твои желания. Коварный подлец! Понимаешь, Мубарак, — обращается он ко мне. — Мне стыдно, да, да, мне вот стыдно за этого человека, будто не он меня, а я его надул, будто я виноват. Просто досада берет. Надо же уродиться такому, твою руку пожимал, с тобой хлеб ел. Неужели он допускает мысль, что он один хитрый и ловкий, а остальные все лопухи? Сам ты лопух несчастный, сын лопуха и внук лопуха… — зло выговорил директор и отмахнулся, будто в машину влетела оса.

Наступила долгая томительная пауза. Директор облокотился на спинку переднего сиденья — мы с ним сидели на заднем — и смотрел куда-то вдаль невидящими глазами. Он о чем-то сосредоточенно размышлял. Его выразительное лицо ежеминутно менялось по мере того, как менялись и его мысли. Вдруг он откинулся на спинку заднего сиденья, пристально посмотрел на меня. В глазах его я заметил боль и тоску… Он спросил:

— Ты спишь?

— Нет, директор, что ты, как можно… — отозвался я.

— Ты что же это, милый человек, не поговорил с Анай? — вдруг спрашивает он меня.

— О чем? — даже встрепенулся я.

— Я думал, ты догадаешься.

— Не понял, директор?

— Путевку эту в санаторий я и сам мог с таким же успехом передать ей. Я полагал, что ты с твоим тактом и учтивостью просто поговоришь с ней, убедишь ее хотя бы немного оторваться, отвлечься от этих смертельно надоевших, нескончаемых, нудно однообразных и скучных забот… — задумчиво и словно взвешивая каждое слово, говорил Ражбадин, то и дело грустно вздыхая. — Я-то еще ничего, у меня свое интересное дело. Я увлечен и, находясь в частых разъездах, как-то легко переношу все. Но она… Какая вот у нее жизнь? Страшно ведь подумать. Проеденная плесенью, посыпанная нафталином, усугубленная во сто крат ее въедливой тоской, меланхолией жизнь. Нет, не могу я принять ни умом, ни сердцем эту жизнь. — Меня от этих слов даже зазнобило, жестоко и нещадно заговорил вдруг директор. Видимо, это была его горькая правда, и, быть может, впервые делал он другому человеку такое признание.

Я внимательно слушал его и недоуменно глядел в его грустное лицо. Вдруг тревожная тоска на его лице сменилась неловким смущением и тень грустной улыбки скользнула по краям усов. Он умолк, собираясь, видно, с мыслями, и не спеша стал выбирать сигарету в пачке… Неужели он закурит? Как я знал, он раньше не курил. Нет, он просто понюхал сигарету и отложил. — Знаешь, Мубарак, говорят, верблюда спросили, нравится ли ему ахалтекинский скакун. Знаешь, что он ответил? «Если бы у него был и горб, то он был бы гораздо стройнее».

Шофер, видимо, внимательно слушавший его, прыснул со смеху. Да, я понял, чего от меня хотел этот Ражбадин, посылая меня с путевкой к Анай. Я понял это только теперь, а тогда я и не придал этому значения.

— Простите, директор, я осел, я недогадливый чурбан, — выпалил я извиняющимся голосом.

— Ничего-ничего… Понимаешь, друг, что-то не так у меня дома. Не знаю, если бы не дети… — В это время машина подпрыгнула и подбросила нас к брезентовому верху. — Абду-Рашид, что же ты делаешь, будь, пожалуйста, повнимательней… — попросил Ражбадин.