Шамиль Хазиахметов - Мир вашему дому

Надя помолчала и говорит: «Я не хочу крови. Места на земле много, солнце всех греет одинаково. Слушай меня, Павел. Феоктистов сказал мне, что к нам придут завтра. У нас впереди ночь. Надо уезжать. Время пройдет — остынут люди, и Хаким покажет всем свое лицо».

Ночью мы запрягли лошадь, посадили в телегу перепуганных детей, побросали одежду, посуду, поесть на первое время. Надя пошла в сарай и простилась с коровой: гладила, целовала, шептала что-то. Я обмотал колеса тряпками, и тронулись мы со двора, покинули по-воровски наше гнездышко.

СЫН: — Хакима я представлял законченным злодеем. Но к удивлению своему, из разговоров с родственниками-нугайцами узнал, что Хаким в те годы считался добросовестным, работящим человеком. В коллективизацию кулаки дважды пытались убить его, один раз он в одном белье и с наганом в руке выскочил из своего горящего дома. Угрозы только разжигали его неистовый, не знавший тормозов характер, и он пуще прежнего принимался за дело. Он дразнил судьбу. Ездил часто в одиночку, в седле, выезжал из богатых русских хуторов в сумерках, а то и оставался ночевать.

На том его везение кончилось. Женился Хаким на красивой девушке из Нугая, но детей не было, и он вернул жену родителям. От второй жены родилось двое: мальчик и девочка. Но они вскоре умерли. Хаким женился в третий раз. Его обвинили в многоженстве и лишили всех постов.

На войне судьба Хакима сложилась трагически. Попал в окружение, несколько дней плутал с товарищами в пшеничных полях. Выбившись из сил, повалились и уснули. Сонными попали в плен. Пытался бежать из лагеря. Но счастье навсегда отвернулось от гордого нугайца. Его поймали, когда до спасительного леса оставалось всего два десятка шагов. После жестоких побоев Хакима увезли в концлагерь. Тяжелая работа, голод подорвали его могучее здоровье, но духом он оставался тверд и неукротим. После очередного унижения Хаким набросился на немецкого конвоира и раскроил ему киркой череп. Его вывели на плац и затравили овчарками.

О тяжелом пути Хакима поведал его земляк Низаметдин из соседнего аула, проживший после войны восемь лет и скончавшийся в районной больнице. Низаметдин говорил, что у Хакима не было веры, что он выйдет живым из этого ада, и, надо полагать, он выбрал смерть, достойную его духа, пока оставались в его теле силы. Ни в чем Хаким не раскаивался, ни в чем не винил себя, ничего не ждал от жизни, но все же признался земляку: «Откуда быть счастью в моей жизни? Я сотворил черное дело, согнав Мадину с ее семьей с родной земли. Только вот расплате не видно конца…»

Мать, узнав о несчастной жизни и безмерно тяжкой кончине Хакима, простила ему все. А ведь черное дело нугайца принесло столько горя нашей семье!

МАТЬ: — Приехали мы в поселок на берегу реки, выкопали землянку и прожили в ней три года. Недалеко от нас начинали строить большой нефтеперегонный завод. Павел устроился работать бетонщиком, сильно уставал, но находил силы и время подрабатывать: рубил дома в поселке, клал печи. Мы начинали жизнь заново, нужно было одевать, обувать и кормить семью.

На стройку со всех сторон ехали люди, поселялись, вроде нас, в землянках, скопив деньги, строили дома. Через три года и мы сумели построить свой дом, почти такой же, как в Михайловке. В землянке родился третий сын, которого назвали в честь Чкалова Валерием. Долгожданная девочка родилась уже в новом доме. «Девчонкам сам буду давать имена», — заявил Павел и назвал дочку Надей. Девочка редко плакала, часами она лежала в зыбке и, улыбаясь, глядела на подвешенную игрушку.

Первые годы в поселке мы жили трудно и молоко покупали только малышам. На семейном совете с участием Кирилки и Наримана мы решили завести коз. Весной мы купили двух козляток, они быстро привязались к малышам, играли с ними. К концу лета они подросли и показали детям свой вредный характер. Козы убегали к реке, взбирались на скалы и будто с насмешкой глядели, как вслед за ними карабкаются по круче малыши. Хуже было, когда козы забредали в чей-нибудь огород, обгладывали капусту, топтали грядки. Прибегала рассерженная хозяйка, кричала, виноватые в недосмотре Кирилка с Нариманом прятались в углу.

Пронырливые, плутоватые животные принесли много хлопот детям, но козье молоко, так нужное семье, окупило все неприятности.

Строился завод, строились люди, врастали в новую жизнь, разгибались телом и духом. Наш, сильно выросший за последние годы, поселок разбили на улицы. Мы заимели свой адрес: улица Южноуральская, 10. Павел обучился на курсах, и ему дали трактор. По вечерам он приходил с работы, долго умывался на дворе из бочки и заходил в дом. Ребятишки кидались к отцу, висли на руках и ногах. Павел поворачивался ко мне, показывал на уши и улыбался: «Не слышу, заложило». Приходилось наклоняться и кричать. Понемногу Павел привык к своей голосистой машине, полюбил ее.

Зарабатывать он стал лучше, да и я поступила на завод пробоотборщицей. Наш цех еще не работал, мы учились будущей специальности и помогали строителям. И Кирилке с Нариманом стало легче. В поселке завели стадо, и наши беспутные козы досаждали теперь пастуху и подпаску. Павел перестал ходить на заработки. Но слава хорошего печника приводила к нему просителей, он неохотно ссаживал с колен ребятишек, брал фанерный чемодан и шел в новый дом.

Много времени отнимал огород. Свежие овощи и картошка были нужны не только детям, но и нам. Времени не хватало, спали мало. Но жизнь год от года становилась краше. Уже не поселки, а целые города строил народ, перестраивал старые, люди работали, много учились и расцветали душой. Дети наши были сыты, обуты и одеты, они подрастали и шли в школу, чтобы стать грамотными, хорошими людьми. Как много это для матери!

СЫН: — Мать настойчиво, неудержимо тянулась к знаниям. Ночами, уложив детей, она раскладывала на столе учебники и делала уроки. Перед войной у нее было семь классов и один курс техникума. Мать перевели лаборанткой. Для вчерашней башкирской девчушки из глухого Нугая это было не меньше, чем для меня, например, академия. Отец рассказывал, что он приносил с работы старые газеты на самокрутки. Мать прочитывала, пересказывала отцу и только после этого разрешала крутить из них цигарки. Большой радостью для нее оказалась покупка детекторного приемника. Она прикладывала к ушам наушники и слушала Москву и Уфу. «Жалко, времени мало, — говорила она отцу. — Я бы с утра до ночи слушала радио».

Но приемник ее часто расстраивал. «Фашисты все ближе к нам подбираются, — говорила она с тревогой. — Не к добру это. Как бы на нас не кинулись». — «Не полезут, — говорил отец уверенно. — Кишка у них тонка. А полезут — так набьем им морду. Наша Красная Армия кого хошь отрезвит».