Пауль Куусберг - Кто он был?

Выяснилось прежде всего, что Рихи не соврал: в штрафную роту его отправили за тяжкое нарушение воинской дисциплины. В штабе сказали, что пусть красноармеец Хурт благодарит судьбу, что его не расстреляли на месте, не выполнить в боевой обстановке приказ командира, более того, наброситься на него с кулаками — это преступление. И еще капитан Коппель услышал, что Хурт человек скрытный и крутой, с товарищами по взводу не знается, многие держатся от него в стороне. К занятиям относится пассивно, но оружие и средства связи знает назубок, владеет винтовкой, автоматом и ручным пулеметом, не говоря уже о телефоне и полевой радиостанции. Узнал Аннес и то, что Рихи прибыл на фронт с пополнением из запасного полка, он служил в соседней дивизии рядовым в отделении связи. Членом партии он не был. Аннес хотел поговорить с замполитом роты, но того вызвали в политотдел корпуса.

Лишь на следующей неделе Аннес выкроил время съездить в соседнюю дивизию, которая находилась в двадцати километрах от их полка. Он бы немедленно предпринял эту поездку, но ему пришлось проводить инструктаж по политучебе, что требовало тщательной подготовки, нужно было побеседовать в нескольких подразделениях о восстании в юрьеву ночь, а также выполнить текущие задания, которые нельзя было отодвинуть.

Ничего говорящего в пользу Рихи не обнаружилось и в соседней дивизии. Аннесу сказали, что на батальонном командном пункте, где произошел инцидент, в тот момент находилось четыре человека: заместитель командира батальона капитан Энгельман, его посыльный, младший сержант пятой роты и дежуривший у телефона красноармеец Хурт. Никакой санитарки там и в помине не было. Посыльный подтвердил слова своего командира: младшего же сержанта из пятой роты допросить не смогли, он погиб при возвращении в свою часть, так что Рихи остался один против двоих. Синяк под глазом Энгельмана подтверждал, что капитана действительно ударили, к тому же Рихи этого не скрывал. Судя по объяснению Энгельмана, он приказал рядовому Хурту исправить повреждение на линии, Хурт отказался выполнить приказание и напал на него с кулаками.

Капитан Юлиюс Энгельман, представительный офицер, лет на десять старше Аннеса, встретил его очень вежливо. Рядового Хурта назвал человеком неуравновешенным, с гипертрофированным самомнением, для которого неприемлема любая, в том числе и действующая в Красной Армии, дисциплина. Таких анархического склада людей, которые отрицают стоящую над ними власть и никак не хотят подчиняться, не так уж мало. В армии характер человека обнаруживается быстро, — он, капитан Энгельман, служит уже более пятнадцати лет и хорошо изучил людей. Подобные Хурту разлагают дисциплину и порядок, в какой бы войсковой части, в какой бы армии, в Красной или в любой другой, они ни служили.

— Я мог бы застрелить его, ведь он напал на меня, но палец мой не в силах нажать спусковой крючок, если передо мной свой солдат. Возможно, в поведении Хурта определенную роль сыграл также страх. Хурт явно испугался идти искать ночью повреждение на линии, местность вокруг нашего командного пункта находилась под непрерывным огнем противника. Врожденное презрение к начальству и смертельный страх соединились, и человек уже не контролировал свое поведение. Надеюсь, в штрафной роте он сумеет держать себя в рамках, там с такими, как он, не чикаются.

Так говорил капитан Энгельман. Аннес слушал заместителя командира батальона со смешанным чувством. Если бы он не знал Рихи с детства, то принял бы слова капитана за чистое золото, с такой убежденностью и любезностью тот говорил.

Наконец Энгельман спросил:

— Я вам честно обо всем рассказал, хотя мог бы и отказаться от дискуссий по поводу Хурта, соответствующие органы беспристрастно и основательно расследовали проступок Хурта и вынесли свой авторитетный приговор, который, между прочим, как вам, возможно, известно, окончательный. Разрешите задать вам один вопрос. Я не очень понимаю ваш необычный интерес к этому досадному случаю. Кем вам приходится Хурт?

Аннес ответил, что он знает Хурта с детских лет, что Хурт классово сознательный товарищ, который принимал участие в революционном рабочем движении, и что ему, Аннесу, совершенно непонятно, почему Хурт попал в штрафную роту.

— Мне кажется, товарищ капитан, что вы все же не столь глубоко, как вам думается, знаете штрафника рядового Хурта, — любезно улыбаясь, возразил Энгельман. — Вы могли хорошо знать Хурта — таллинского подростка, двадцатилетнего Хурта, но не Хурта сегодняшнего. Когда-то Хурт мог действительно быть рьяным активистом, но это был вчерашний, а не сегодняшний Хурт. Мне нет смысла объяснять вам, что многие участники революционного движения позднее оказались беспринципными лицемерами и вредителями, как политработник вы знаете лучше моего историю нашей партии. А вы осведомлены, что ваш Хурт и раньше находился под подозрением и был арестован, что он жил на поселении где-то в Центральной России?

— Об этом он мне сам рассказал. Подозрение еще не является подтверждением вины. Это была явно ошибка, — ответил Аннес.

— Я уважаю ваше доброе намерение помочь бывшему другу, только разве Хурт достоин вашей, политработника, коммуниста, дружбы? Я бы на вашем месте хорошенько подумал.

На эти предупреждающе-угрожающие слова Энгельмана Аннес отреагировал вопросом:

— Скажите, в ту ночь вы были пьяны?

На какое-то мгновение капитан Энгельман словно бы растерялся, но тут же собрался и, не теряя общительной вежливости, ответил словами, полными откровенности и насмешки:

— Пьян? Извините, товарищ капитан, такого вопроса я от вас не ожидал. Это уже оскорбление… Я, конечно, выпил, это да. Кто же из фронтовых офицеров в боевой обстановке не позволяет себе глотка? Думаю, что вы тоже выпивали свою положенную норму. А теперь простите, служебные обязанности не позволяют мне больше продолжать с вами беседу…

Проезжая по меркнувшему лесу — командир батареи дал ему для поездки в соседнюю дивизию весьма смирную, хотя и ходкую лошадку, до этого Аннес верхом ни разу не ездил, — проезжая по меркнувшему лесу, Аннес понял, что все куда сложнее, чем он себе представлял. На что он может сослаться, если обратится в трибунал с просьбой о пересмотре дела Рихи? В его распоряжении нет ни одного факта, который бы говорил в пользу Рихи. Пойти прямо к комиссару корпуса? Но есть ли у того право вмешиваться в деятельность трибунала? Едва ли. Чем он может убедить комиссара? В пользу Энгельмана говорит свидетельство посыльного, и то, что Рихи ударил капитана. В отношении же Рихи он может опираться лишь на его собственные слова и свое внутреннее убеждение. Ни комиссар, ни председатель трибунала, ни кто другой, к кому бы он обратился, не знают Рихи, почему же они должны верить ему, а не Энгельману, слова которого к тому же подтверждает свидетель? Аннес проехал так более половины долгого пути, как у него вдруг мелькнула мысль: а не тот ли это Энгельман, которого один дюжий капрал назвал некогда свиньей. Мол, сифилитик и любит мальчиков. Аннесу вспомнился солнечный осенний день, черепичная крыша вышгородского дворца, печатный солдатский шаг на дворцовом плацу и смотревший вверх в дверях караульного помещения офицер. Неужели Энгельман и впрямь тот самый офицер? Или просто однофамилец? У Аннеса возник даже такой вопрос: разве лиловый вообще-то интересуется женщинами? И не смог ответить. На какой-то миг он даже засомневался в словах Рихи. Если Энгельман тот самый офицер, который служил в караульном батальоне, и если он любитель мальчиков, а гомосексуалисты не гоняются за женщинами, то Рихи лгал. Но тут же Аннес отмел свое сомнение. Что бы там ни говорила сексопатология и кто бы там ни был капитан Энгельман, а с Рихи поступили несправедливо.