Пауль Куусберг - Кто он был?

Ни паспорта, ни партбилета в сумочке я не обнаружил.

Взялся за письменный стол. Решил завтра же отнести документы, в таких вещах я точен, даже педантичен. Еще утром я заметил на письменном столе толстую папку и предположил, что это завершенная или оставшаяся на половине работа Айно, какой-нибудь перевод. К слову сказать, с переводами в последние годы Айно не спешила, уже не могла сосредоточиться, постоянные головные боли, которые она скрывала от меня, лишали ее работоспособности. Об этом я узнал позднее от тетушки Лизы, которой Айно жаловалась на свои недуги. Почему Айно не делилась со мной своими горестями, почему скрывала от меня свои беды? Не хотела расстраивать, боялась, что я стану слишком о ней заботиться? Этого я уже не узнаю.

А может, какая-то другая рукопись, которую дали Айно на ознакомление, чтобы знать ее мнение? Иногда ей приносили рукописи на отзыв, сам видел их. Мягипалу, например, каждое свое новое исследование давал читать ей. Этот кандидат исторических наук, посвятивший себя истории рабочего движения, знал, что Айно была знакома со многими предвоенными деятелями профсоюзного движения, в глазах Мягипалу ее осведомленность имела вес. Утром у меня даже мелькнула мысль, уж не занялась ли Айно воспоминаниями. По заказу института она лет пять тому назад написала о деятельности Рабочего дома на Тынисмяэ, не затем, чтобы опубликовать в каком-нибудь сборнике, а просто как материал для исследователей, и почему бы у нее не возникнуть мысли что-нибудь опубликовать? Так я подумал утром.

Открыл папку. И не ошибся, это действительно была рукопись. Но принадлежала она не Айно и не такому опытному автору, как Мягипалу, а абсолютно начинающему, который раньше едва ли занимался литературной работой. Уже первый взгляд подтверждал это, хотя рукопись и была перепечатана или же сразу печаталась на машинке, но сделано это было рукой неумелой: литеры прыгали, на клавиши нажимали с разной силой, буквы забивались, расстояния между словами были неровные, и даже строчки печатались с разными интервалами. Так печатает человек, который впервые сел за пишущую машинку. Заглянул на последние страницы, дальше напечатанное выглядело более однородным. Пальцы нажимали на клавиши уже увереннее, видимо, автор овладел в какой-то степени искусством машинописи. Это не было работой Айно, сестра печатала хорошо, она обучалась этому в школе, могла печатать вслепую.

В рукописи не было титульного листа с именем автора. То ли автор был излишне скромным или не имел опыта оформления рукописи. Я листал ее и поражался: в ней рассказывалось о жизни и деятельности Артура Вольвета. Страницы пестрели от карандашных пометок, я узнавал почерк сестры. Так же как стиль перепечатки, большое количество исправлений и их характер подтверждали, что автор не является профессиональным литератором. Стало ясно и другое — то, что автор знает эпоху и события, которые он описывает. Артур Вольвет не мог быть для него чужим человеком. Чем дольше я читал, тем больше меня захватывало прочитанное. Решил взять рукопись с собой и этим же вечером прочесть. Двести восемнадцать страниц не займут всей ночи, читаю я быстро. Привлекательность моей профессии и ее беда состоят в том, что мне приходится читать во много раз больше рукописей, чем может вместить журнал. Мне показалось, что это была своеобразная и содержательная вещь, от которой нельзя отмахнуться.

И хотя в рукописи не было ни одного упоминания об авторе, я уже не сомневался, кто это. Я узнал пару характерных для Рихи высказываний.

Вдруг Эллен крикнула:

— Рекс во дворе!

Выглянул в окошко, жена не ошиблась. Кинулся вниз по лестнице и распахнул дверь.

— Рекс, Рек-сик, входи.

Я опять позвал так, как это делала Айно.

Пудель вроде бы не признал голоса, но затем почувствовал мой запах и знакомые запахи подъезда и побрел по лестнице вверх. Двигался Рекс совсем по-другому, не так, как я это привык видеть, он не помчался прыжками, а с трудом передвигал ноги, тяжело дыша при каждом шаге, словно старый уставший человек. Дверь в прихожую оставалась открытой, и Рекс, опустив голову, вошел в переднюю и оттуда уже в комнату, по-прежнему волоча ноги. Мы оба, Эллен и я, смотрели, как он обнюхал все углы в комнате, долго обнюхивал Эллен, но не залаял на нее, что делал всегда. Обнюхав комнату, Рекс пошел на кухню и там обследовал все углы; потом вернулся в прихожую и улегся на свое место.

Это не был прежний Рекс, с ним что-то случилось.

— Таким вялым и беспомощным он никогда не был, — сказала Эллен.

— Поправится. Кто знает, сколько дней он находился без еды и где сейчас бродил.

Я никогда не держал собаки и ничего не знал об их повадках, но все же понял, что с Рексом дела плохи. То, что собака не обратила на нас ни малейшего внимания и с трудом передвигалась, говорило о большем, чем просто усталость и голод. Три-четыре или даже пять-шесть голодных дней и семь-восемь часов скитания по городу не могли настолько извести собаку, чтобы она совершенно иначе стала относиться к прежней обстановке и едва держалась на ногах.

Эллен сменила воду в чашке у Рекса и нашла мозговую косточку, на которой было немного мяса. Рекс понюхал кость, нюхнул воду, но не поднялся и не принялся грызть.

— Он больной, — решила Эллен.

— Изголодался и избегался, — сказал я. — Кто знает, что с ним случилось в городе.

— С собаками вроде не грызся, нигде не покусан. Боюсь, что Рекс не оправится.

— Ну, не так уж все плохо, — попытался я быть оптимистичнее и перевел разговор на другое.

— Интересная рукопись.

Я взял со стола папку.

— Работа Айно?

— Нет, Айно только редактировала.

— Кто автор?

— Тут нет титульного листа.

— О чем там?

— Об Артуре. Артуре Вольвете.

— Том самом, из-за которого Рихи отправился в Россию?

— Том самом.

— Тогда это написал Рихи, — сказала Эллен как о чем-то настолько само собой разумеющемся, будто она была в курсе всего. — И это действительно может быть интересная работа, Рихи сам был интересным человеком.

Эллен хорошо относилась к Рихи, даже восхищалась им. Я много рассказывал ей о нем.

— Ты права, — сказал я Эллен. — Это вполне мог написать Рихи. Скорее всего, так оно и есть.

Мне вспомнилось, что два или три года тому назад я встретил его в библиотеке, в читальном зале, он изучал газеты двадцатого года. Наверняка уже тогда работал над рукописью. Я не спросил и Рихи не объяснил, почему он читает старые рабочие газеты. Сказал лишь, что заинтересовался газетами своей молодости, и пожаловался, что его подвела память. В чем именно, распространяться не стал. Тогда он работал еще в области телефонной связи.

За разговорами о Рихи, убирая комнату и разыскивая документы, мы забыли о Рексе. Мы ухлопали немало времени, прежде чем нашли паспорт и партийный билет Айно. Паспорт лежал в нижнем ящике письменного стола, в плотной деревянной коробочке с инкрустированной крышкой, там лежали еще и другие официальные бумаги: трудовая книжка, профсоюзный билет и свидетельство о рождении. Нашелся и партийный билет. Рекс не проявлял к нам никакого внимания. Когда мы уже собрались уходить, Эллен испуганно воскликнула: