Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Потом его и плачущую Ниночку приволокли в отделение милиции, и они оказались перед потным, с расстегнутым воротом белой гимнастерки дежурным; тот, выслушивая доклад постового, что-то черкал на бумаге, казалось, с безразличным видом. Петр так был ошарашен, что не сразу понял, в чем его обвиняют, а поняв, мгновенно сообразил: дела не шуточные. Постовой доказывал: этот парень в холщовых штанах насиловал в беседке девушку и, если бы он не уловил чутким слухом что-то неладное, то парень ушел бы безнаказанным. Ниночка же ничего отвечать не могла, только безысходно плакала. Дежурный попросил у Петра документы, тот протянул заводской пропуск, дежурный повертел его в руках и намеревался было что-то спросить. Но Петр не дал, решительно сообщил, что, конечно же, нехорошо получилось, он, безусловно, виновен в нарушении порядка, да дело-то в том, что Ниночка Скворцова его жена и он, берется это доказать. На вопрос, каким же образом, ответил: ему понадобится три часа, чтобы привезти документы; тогда дежурный спрятал его заводской пропуск в стол, согласился — подождет три часа, но не более, потому что к тому времени у него закончится дежурство.

Ниночка после слов Петра, видимо, от изумления перестала плакать, он взял ее за руку, вывел из отделения милиции, потащил к трамвайной остановке, по пути прося взять дома паспорт и дожидаться его на углу возле площади, вымощенной булыжником. Он высадил ее в нужном месте, а сам поехал дальше. Взяв в общежитии паспорт, выскочил на проезжую часть улицы, ему повезло — удалось перехватить грузовик, на нем он вернулся к нужному месту. Ниночка его ждала, одетая в другое, нарядное платье, он схватил ее за руку и направился в загс, который был неподалеку. В те времена на оформление брака уходило не более чем полчаса, не было таких очередей, как в наши дни, не было и долгого ожидания после подачи заявлений; приняла их добродушная полная женщина, взяла паспорта, вписала их фамилии в книгу, выдала свидетельства, похожие на большую квитанцию, и пожелала хорошей совместной жизни. Они тут же отправились в отделение милиции.

Дежурный взял их документы, внимательно прочел и расхохотался, он смеялся долго, до слез, вытирая их кулаком, затем вернул документы, уважительно произнес:

— А ты крепкий парень.

Когда он снова вышел из отделения милиции, Ниночка растерянно пробормотала:

— А что я скажу папе и маме?

Он обнял ее, поцеловал, ответил:

— Что мы муж и жена. Но это скажу я.

Зинаида Павловна и Степан Николаевич были дома, и, когда Петр сообщил им, что они с Ниночкой расписались, Зинаида Павловна недоуменно воскликнула: «Ого!» — но Степан Петрович, собрав бородку в кулак, улыбнулся, кивнул: правильно, мол, он очень рад, — и тут же напомнил Зинаиде Павловне, что они сами-то расписались совсем недавно, потому что прежде среди интеллигенции, прошедшей революцию, распространялась мода не оформлять брак — этим подчеркивалось взаимное доверие да и подлинность истинных отношений, не нуждавшихся в формальных доказательствах.

Молодые в то время свадеб справлять не любили, считалось это проявлением мещанства, однако ж Скворцовы-старшие решили соорудить вечеринку и пригласить на нее близких знакомых, а отцу Петра дали телеграмму.

На этой вечеринке Борис Ханов держал речь, низенький, плотный, в полосатой футболке, он кричал: они живут в стремительное время, и выигрывает тот, кто решает сразу, и Петр в этом смысле для него образец.

Петр и в самом деле не досадовал на себя или на обстоятельства, которые вынудили его сделать этот шаг; мгновенно приняв решение, он и не помышлял отступиться от него, тут же поверил: этот брак — благо для него, Ниночка — приятная женщина, милая и добрая, и он сделает все, чтобы они жили согласно и интересно. А когда прошло время и они переехали в Москву, где старший Валдайский выделил им в квартире комнату, он и впрямь почувствовал, как Ниночка стремительно отвоевывает все большее пространство в его буднях, постепенно уверовал, что жизнь без нее сделалась бы невозможной.

Он пошел работать на завод к концу сорокового года, а Ниночка перевелась в Московский университет на второй курс. Начинал Петр работу на заводе тяжело, хотя уже трижды побывал на практике, но все же тогда его опекали опытные инженеры; тут же надобно было принимать решения самому, а в прокатном цехе, куда его определили, оборудование было изношенным, вальцовщики работали в основном старые, не очень-то считались с молодым инженером, хотя порядки утвердились строгие, дисциплина жесткая, особенно карали за опоздания, и в обязанности Петра входило наблюдение за этим. Когда один из старых рабочих опоздал на три минуты, Петру пришлось его отчитывать, он предупредил вальцовщика: если такое повторится, это отразится на его заработной плате. Он чувствовал на себе злой и вместе с тем насмешливый взгляд рабочего, ему было неловко, и Петр чуть было не вспылил, когда тот тихо пробормотал:

— Сопли утри…

Петр, однако, сумел сдержать себя, не позволил обиде разрастись, понимал: если невзлюбит этого рабочего, тот ответит ему тем же, а у того есть друзья-приятели, и тогда на его авторитете инженера можно ставить крест: ведь он еще ничем не завоевал симпатии к себе в цехе.

Петр рассказывал о своих промахах отцу, у того за плечами все же был немалый опыт, и тот отвечал: это неизбежность, через такое надо пройти, он, конечно, может ему подсобить, но лучше бы сын сам находил решения, сам набивал шишки на лбу, опыт старших не всегда годится молодым, да это все равно, что присвоить себе чужие мысли, выдать их за свои, рано или поздно это скажется, обнаружится слабость, а чтобы стать сильным, нужна волевая тренировка. Петр Сергеевич это понимал и принимал, он верил отцу и, когда ущемлялось его самолюбие в цехе, особенно людьми, стоящими ниже по должностной лестнице, принимал это покорно, стараясь понять, в чем ошибся. Все же это было для него мучительным: с детства привык, чтобы окружающие относились к нему уважительно, умел утвердить свои права во дворе, в школе, в институте. С Ниночкой он о своих неудачах не говорил, перед ней держался твердо, показывая, что все у него спорится, он крепок и силен, и она видела его таким, пылко награждая нежностью и обожанием… Так дожили они до войны.

Заводской коллектив быстро редел, люди уходили в армию, но Валдайского не вызывали в военкомат, и он знал — почему: на инженеров-металлургов была наложена броня, но он был здоров, силен, и с каждым днем становилось все невыносимее от косых взглядов в автобусах, в метро, а после того, как отец, старый военный специалист, отбыл в распоряжение какого-то штаба, ему и вовсе сделалось невмоготу, и он твердо решил идти на фронт. Удалось в конце сентября с группой заводских товарищей эвакуировать Ниночку в Свердловск, а сам он двинулся на призывной пункт. После трехмесячной подготовки получил звание лейтенанта и был направлен в боевую часть командиром взвода.