Матвей Осодоев - Зов

— Долго только…

— С каждым днем ближе… А ты зачем к нам сюда? Не с матерью ли случилось что?

— Нет-нет. У меня к председателю дело.

И Ардан выложил Намсараю свои горести.

— Знаю, знаю, что с Пегим произошло… — посочувствовал Намсарай. — Однако носа не вешай! Пословица правильно говорит: как потеряешь — так и найдешь… Вот что только посоветовать тебе насчет Яабагшана? Стал он за председателя — совеем не подступись! Н-да… Готовлю ему Вороного — в Бохан, в аймачный Совет, собирается на нем. Новую кошевку для себя заказал — чтоб, значит, покрасоваться там, в Бохане…

Намсарай отомкнул замок: жеребец, заслышав конюха, коротко заржал. Вывели Вороного из сумрака низкого помещения на улицу, на свет. Конь приплясывал ногами, разбрызгивал из-под копыт снег, рвался пробежаться… Статью он был даже повиднее Пегого — выше в холке, суше телом. «Однако в беге не угнался б за нами», — ревниво подумал Ардан.

— Прокатись, — предложил Намсарай. — Но шибко не гони!

Ардан мигом, ухватившись за гриву Вороного, вскочил ему на спину, а жеребец словно того и ждал: с места взял размашистым налетом — только ветер за спиной седока! Даже Ардану — с его опытом и сноровкой — стоило немалых усилий сдержать застоявшегося в стойле коня, заставить быть послушным… Когда же — после большого круга — снова подогнал Вороного к конюшне, передал повод Намсараю, тот с восхищением заметил:

— Ловок! Мне б такого помощника…

И тут же рассудил:

— Однако при табуне ты нужней. Без тебя табун пропадет… Уж мы тут гадали-рядили: кем бы тебя заменить? Но разве сейчас найдешь кого? Придется потерпеть, постараться для общего дела. Народ не забудет… н-да… А к Яабагшану ступай прямо отсюда. Домой. Твердо проси! Не для себя ж — для колхозной пользы! Откажет — мы с ним еще будем говорить. Должен же понять он… Действуй!

…На крыльце дома Яабагшана сидел его сынишка Галсан, одноклассник Ардана. Уже вернулся из школы; мастерил что-то из узких дощечек. Обрадовался:

— Ой, Арданчик, ты! Слышал, с волками сражался…

— Врут. Но волков много сейчас… А что это делаешь?

— Вместо санок. С ледяной горы кататься…

— В школе-то чего? Я давно не был.

— Многие перестали ходить. Работают. Я тоже не ходил бы, да мать с отцом…

Галсан виновато руками развел.

— Отец дома?

— К нему? Заходи…

Ардан привязал Серко к ветле, тщательно вытер ноги, поднялся на крыльцо, «Зря затеял, — промелькнуло в голове. — Повернуть назад, может?..»

Галсан, пропуская его вперед, распахнул дверь.

В нос ударил крепкий запах вареного мяса. Ардан невольно сглотнул слюну.

Яабагшан сидел за столом, задумчиво обсасывал большую кость… Толстые губы его жирно лоснились. Рядом с чугунком, из которого шел парок, стояла початая бутылка. «Будто праздник у него, — наполняясь ненавистью, подумал Ардан. — Неужели каждый день так?..»

Яабагшан сурово зыркнул заплывшими глазками на сына — рассерженный, видно, тем, что тот без предупреждения ввел в дом постороннего, пробормотал:

— Спокойно покушать не дадут. Что за народ!..

Галсан, смущаясь перед Арданом, покраснев, сказал:

— Он к тебе, баабай… по работе.

— На то контора есть, — назидательно заметил Яабагшан, вытирая ладони о подкладку пиджачной полы. — Кабинет есть. Надо было подождать… Чего у тебя?

— За вороным жеребцом приехал, — хмуро ответил Ардан, в минуту позабыв все заранее приготовленные, тщательно обдуманные слова. — Тут у вас жеребец без толку стоит, а табуну без жеребца нельзя!

— Сам придумал? — с ехидцей спросил Яабагшан.

— Сам. Табун без жеребца разбегается, волчьи следы вокруг… Давайте Вороного!

— Как ты разговариваешь с председателем! Ты что — секретарь райкома?! — вскипел Яабагшан и даже кулаком по столу пристукнул, отчего чуть не опрокинулась бутылка, он ее на лету подхватил — и обозлился еще больше. — Пегого жеребца загубил… другого хочешь? Где он, Пегий?

— А что я мог? Даже ружья у меня нет.

— Волки ж, — робко вставил Галсан.

— А ты цыц! — прикрикнул на сына Яабагшан. — Ну-ка за уроки садись… Не суйся, куда не просят! — И — Ардану: — А кто ответ будет держать? Жеребец не комар. На бумаге числится. В документах! Ясно?

— Не разрешаете… Вороного?

— Ты еще смеешь требовать?! Погоди, дай с Пегим разобраться… Куда мясо подевалось — тоже вопрос!

— У нас дома мяса нет, — глядя Яабагшану прямо в глаза, твердо произнес Ардан. — Мясо у вас на столе.

Яабагшан задохнулся, побагровел… Ардан, повернувшись, толкнул дверь.

Визгливые слова, как удары хищным клювом в спину, настигли его:

— Слезами умоетесь… покажу вам… вредители!

Сомнения одолевали дедушку Балту. Места себе не находил, весь день возвращался в мыслях к одному и тому же… «Что-то в этом неладное, — шептал себе под нос, — темная тайна тут кроется…» Однако расспросить Сэсэг не решался.

А дело было вот в чем…

Утром — Ардан уже угнал табун к Красной горе — дедушка Балта забежал к Сэсэг, чтоб поторопить ее… Им предстояло ехать в поле, к дальним скирдам — за кормом для телят. Открыв наружную дверь, дедушка Балта с изумлением увидел, что на скамье в сенях лежат конская голова и ноги. Ясно, что от Пегого, — других-то лошадей не забивали… Но почему? Как можно?

Сэсэг предложила ему чаю — он пил, рассеянно отвечая на ее слова… Уже не до разговоров было!

Сэсэг ведь знает, что хозяевам павшего от хищников животного обычаем запрещено оставлять в доме хоть что-нибудь от него — даже волосок! Не то боги обрушат на семью тяжелую кару… А ведь самыми близкими людьми Пегому, его хозяевами, можно считать, были Сэрэн и Ардан. И будь Пегий онго — другое дело. Но он оставался жеребцом… Ой-е, что-то тут не так!

И помнит дедушка Балта: при разделке и дележе туши ни Сэсэг, ни Ардана со всеми вместе не было. Он хорошо это помнит! Неужели после, когда все поспешно разошлись, или сама мать, или парнишка прибежали туда, тайком забрали голову и ноги?

…До сумерек успели сделать к скирдам три рейса. Сено загружали наверх, под крышу телятника, на слеги — чтоб проворные телята не дотянулись, а то от них ни одна загородка не спасает… Сэсэг подавала снизу, дедушка Балта принимал, укладывал. О том, о сем говорили. Обоих тревожило, что долго нет весточек с фронта. Сэсэг — от мужа, дедушке Балте — от старшего сына. Младший сын и зять, муж средней дочери, пишут регулярно, от старшего с декабря — ни строчки. А уже март. Да не на суше воюет — на море. Как ни трудно, за землю ведь подержаться можно, зарыться в нее, на ней каждый бугорок — укрытие; на море же кругом ледяная вода… Болит сердце за родную кровь.

Когда управились с работой, можно было уже домой уходить, дедушка Балта, теребя клинышек бородки, покашливая, все же сказал Сэсэг: