Владимир Жуков - Бронзовый ангел

— Мне нужен Николай Николаевич Ребров.

— Его нет.

— Он скоро придет?

— Нет, он в госпитале.

Она вдруг выпрямилась, недовольная, повела плечом и переступила с ноги на ногу.

— Но он мне очень нужен.

Алексей постарался изобразить сожаление:

— Его нет. Но я могу ему передать. Я тоже Ребров.

— Мне нужен он сам. И непременно сегодня.

Он неловко пригласил ее пройти в квартиру, — разговор, видимо, предстоял длинный. Она послушно пошла за ним.

В комнате Алексей снова посмотрел на нее и растерялся: в солнечном свете девушка казалась еще прекрасней. Он чувствовал, что ему нравится смотреть на нее, и сердился на себя за это. Стал торопливо объяснять, что брат поправляется и, наверное, через неделю будет дома. Можно оставить телефон, и он, Алексей, тотчас сообщит, когда Николай выпишется.

Она слушала его с таким видом, будто наперед все знала. И спокойно, словно заученную реплику, произнесла:

— Нет. Он мне нужен непременно сегодня.

— Ну ладно, — сказал он, стараясь говорить так же, как она, равнодушно, — я как раз собираюсь в госпиталь. Хотите со мной?

— Вот это другой разговор. Пошли.

Снимая фуражку с вешалки, он усмехнулся: слова девушки звучали, как команда.

Демонстрация еще не кончилась, и о том, чтобы найти такси, нечего было и думать. Они пошли к метро. По тому, как его спутница уверенно шагала в нужную сторону, как привычно смотрела перед собой, не замечая домов и людей с шарами, флажками, с яблоневыми ветками, с портретами на обвитых кумачом древках, он понял, что она москвичка. Но откуда знает Николая? Вообще-то, у брата много знакомых женщин, однако все они старше. Этой, наверное, только-только двадцать. Хотя современных девиц не поймешь — накрашенные, намазанные, разодетые так, будто им пора скрывать свои годы. Впрочем, этой идет…

Он приладился к шагу девушки и будто невзначай спросил:

— А вы давно знаете Николая?

— Я его совсем не знаю.

— А зачем он вам тогда?

Она склонила голову, как на лестнице, и волосы снова закрыли щеку.

— Разве вы любопытный?

Он смутился и не ответил. Всю дорогу до метро молчал и только в поезде решился произнести несколько малозначащих фраз о погоде и демонстрации. Спутница слушала, поглядывала на него и молчала. Лишь когда вошли в госпитальный садик, спросила:

— Скажите, а ваш брат хорошо чувствует себя? Мы его не побеспокоим?

Короткое, невзначай брошенное «мы» обрадовало Алексея. Словно рухнул невидимый забор, отделявший его всю дорогу от девушки. А он сейчас больше всего на свете хотел, чтобы рухнул этот забор. Совсем невпопад спросил:

— А вас как зовут?

Она улыбнулась понимающе:

— Женя.

Он схватил ее за руку, потянул к крыльцу:

— Мы не потревожим его, Женя. Он ходячий и будет рад, что мы пришли.

В приемной их продержали минут десять. По случаю праздника было много посетителей: халатов не хватало. Наконец сестра сделала им знак, и они пошли по коридору, чувствуя на себе взгляды сидящих на диванах больных и пришедших проведать их родственников и знакомых.

Картина, которую они застали в палате, совсем не напоминала больничную. Старший Ребров сидел, подперев руками голову, и напряженно смотрел на стоявшую рядом на стуле шахматную доску. По другую сторону доски расположился толстый и лысый дядя в госпитальном халате. Он тоже сосредоточенно взирал на пешки и двух королей, оставшихся на доске от всего былого деревянного воинства. Игра, видимо, вступила в заключительную стадию, но было еще не ясно, кто выиграет.

Алексей вплотную подошел к брату. Тот, взглянув на него, тут же опустил голову и погрозил пальцем — подожди. К счастью, заметил, что Алексей не один, тряхнул головой, словно хотел освободиться от дьявольского наваждения шахмат, и улыбнулся:

— Ох ты, гости к празднику пожаловали! А мы заигрались.

— Уж куда там, — сказал Алексей, недовольный тем, что Жене придется знакомиться с братом в столь прозаической обстановке.

Лысый вдруг пропел в тон Алексею:

— Куда-а там, куда-а там… А вот куда! — И громко, как костяшку домино, переставил пешку. — Шах, дорогой товарищ!

— Шах так шах, — отозвался Николай. — Потом доиграем, Самсоныч. Гости пришли.

— Не-ет, — снова, не отрывая взгляда от доски, пропел лысый и осекся. Мягкое, розовощекое лицо его расплылось в улыбке: — А я и не заметил! Вот чудеса. Конечно, конечно потом. — Он торопливо поднялся со стула и, придерживая полу халата, пошел к двери.

Алексей посмотрел на Женю. Она стояла, склонив голову. Лицо было серьезным — то ли от непривычной обстановки, то ли оттого, что на плечи был наброшен белый халат. Николай поспешил разрядить обстановку:

— Сосед мой, ждет какую-то сложную операцию. И целыми днями пристает с шахматами. Партий сто уже сыграли. Я в азарт и вошел. А ты бы, Сурок, познакомил меня с гостьей, а? Да и садитесь вы оба, что ли. На стулья или вон туда, на кровать. Она мягкая.

— Конечно, надо познакомиться, — сказал Алексей и пододвинул стул. — Это — Женя… — Он замялся, вспомнив, что больше ничего не знает о девушке. — В общем, ты ей очень нужен. — И сел, почти плюхнулся на стул, заметив, что Женя уже присела на край свободной кровати а аккуратно подобрала ноги в новых туфлях, как будто только что вытащенных из магазинной коробки.

Николай неопределенно хмыкнул и выжидательно уставился на девушку. А она вдруг щелкнула замком сумки и быстро извлекла оттуда голубоватый конверт. Потянулась вперед и передала Николаю.

Конверт был пухлый. Наверное, в него вложено длинное письмо. Николай посмотрел на строчки адреса, и тень какой-то растерянности, как показалось Алексею, прошла по его лицу. Но это было совсем недолго. Он снова заулыбался и спросил, глядя в упор на Женю:

— А что еще вы привезли мне из Риги?

«Из Риги? Женя из Риги? — подумал Алексей, наблюдая за происходящим. — Но почему она так хорошо знает Москву?»

— Больше ничего. — Замок сумки опять громко щелкнул. — Меня просто просили передать вот это. Обязательно Первого мая и непременно в собственные руки.

— Вот оно что. — Лицо старшего Реброва стало задумчивым. — А вы тоже химик?

— Еще надо выучиться. Но работаю в той же области. Как это называется сейчас — приобретаю практический опыт.

— Там, в Риге?

— Нет, я была в командировке.

Николай заметно повеселел, сунул письмо под подушку и встал.

— Ох, и здорово, что вы пришли! Скучища смертная! Праздник называется. Даже угостить вас нечем. Впрочем, нет! Хотите, Женя, варенья? Какое пожелаете, предоставлю. Целая тумбочка варенья. Вот, — он показал на Алексея, — братец с теткой натаскали. Она и сегодня приносила, да я назад отправил. Выпишусь, весь госпиталь на год будет обеспечен. Ну, выбирайте: клубника, смородина, крыжовник, арбузные корки. Должен же я вас отблагодарить за труд?