Владимир Жуков - Бронзовый ангел

— Нет.

Нет! Ему показалось, что это выговорили репродукторы на крышах домов всего района, что это раньше времени грянул салютом Первомай, праздник весны. Как странно: «нет» — значит «да».

Тогда-то на углу, в толпе, они и условились встретиться вечером. Женя сказала где: на Маяковке, возле киоска, в котором продают театральные билеты. И вот он стоит, ждет. Другие тоже стоят и ждут, встречаются и уходят. Что-то неловкое есть в этом ожидании. Разве можно так, по-вокзальному, ожидать то, что должно быть потом? А что потом?

Алексей сердится, не глядя по сторонам, меряет шагами асфальт и время от времени застывает на месте. И тогда ворчит негромко, с укором: «Ухажер!»

— Романтик!

Он понял, что это окликнули его, и оглянулся. Возле темного ствола дерева стояла Женя. Она была в другом платье — бледно-голубом, почти сером. В руках держала шерстяную кофточку, и это обрадовало Алексея, — значит, она к нему надолго.

— Стою, стою, а он даже не посмотрит! О чем вы думали? — Не дожидаясь ответа, она схватила его за руку и потянула на середину улицы. Потом обернулась и рассмеялась. И он рассмеялся и, ощущая непривычную легкость, крепче сжал Женину руку. Он только теперь услышал музыку, гремевшую где-то высоко, у крыш. Звуки наплывали волной, отхлынув, затихали и снова подкатывали и влекли вперед по стремнине шумного людского потока.

Почти не разговаривая, но чувствуя что-то важное, что связывало их без слов, они дошли до телеграфа. Женя остановилась и смотрела, не отрываясь, как перебегали, гасли, вспыхивали, меняли цвет огни иллюминации. Такой неприметный в будни глобус над входом в телеграф сейчас преобразился. Он горел в тысячу раз ярче, и выпукло, почти осязаемо различались на нем материки и океаны.

Женя вытянула руку:

— Мы — в космосе, а там — Земля. — Она сказала негромко, но Алексей хорошо расслышал слова сквозь гул разговоров, в шорохе шагов, среди звуков музыки.

— А вон — Марс! — Он показал на прожектор.

— Юпитер, Юпитер!

В эту минуту в воздухе что-то оглушительно лопнуло. Огни на мгновение притухли, а потом все вокруг осветилось призрачным светом — розовым, голубым, зеленым, желтым.

— Салют! — охнула толпа, и следом в темный небосвод грянул новый залп фейерверка. Ракеты, рассыпаясь гроздьями, освещали море людей, запрудивших улицу Горького, переулки и там, впереди, — Манеж и Красную площадь.

— Пошли, пошли скорей. — Женя снова потянула за собой Алексея.

Пробираться среди стоявших с поднятыми головами людей было трудно, но они упорно продвигались вперед, по-ребячьи веселясь и радуясь. Пошли не торопясь лишь возле Спасской башни, на площади. Алексей вспомнил, как утром шагал здесь в строю, как брусчатка податливо убегала из-под ног. У Беклемишевской башни свернули в аллею. Справа розовела освещенная стена Кремля. Алексей обернулся и посмотрел на реку, исполосованную дрожащими отсветами, с черным провалом под мостом. На мосту горели два судоходных фонаря. Женя взяла его за руку.

— А теперь рассказывайте. — Голос ее звучал глухо и немного тревожно.

— Что рассказывать?

— Все. Про себя. Я ведь ничего не знаю.

— И я тоже — ничего. — Алексей тихо рассмеялся.

— Примечательное отсутствует, — начала первой Женя. — Университет, химфак, учусь вечерами. А днем — лаборантка в НИИ.

— Нравится?

— Мечтала стать филологом. В школе писала длиннющие сочинения. А пошла сдавать вступительные — и не хватило балла. Со злости решила работать, выбрала — подальше от литературы. И оказалось, здесь самое интересное…

— А в Ригу как попали?

— Командировка. Первая в жизни.

— Вы там встретили кого-то, кто знает Николая? Кто он, этот человек?

Женя помолчала.

— Этот человек очень любит вашего брата. И очень жалко, что они не вместе.

Алексей нахмурился, представив вдруг вечерний Арбат, вспомнив тоскливые слова Воронова: «А разве, Алеша, от жизни нужно ждать только плохого?» Женя стояла молча, опустив голову, как будто только что произнесенное относилось к ним обоим, а не к другим, и надо было все как следует обдумать, прежде чем заговорить снова.

— Сложный человек мой брат, — наконец проговорил Алексей. — Мне иногда кажется, он сам себя ломает…

— Не надо больше о нем, ладно? — Женя подняла голову, просяще глянула на Алексея. — Мы все равно с вами ничего не решим. Лучше давайте о себе… — Волосы — даже в темноте было видно — изогнулись полумесяцем, снова наполовину закрыли ее щеку.

Алексей улыбнулся про себя этому, уже замеченному им, привычному.

— У меня все просто, — отозвался он, опять обретая ощущение приподнятости, которое не покидало его весь день. — У меня просто, — повторил он и вздрогнул: Женя осторожно взяла его под руку.

Остался позади один мост, другой, третий. Высокая ограда Лужников встала на пути, они свернули в обход и все говорили, говорили, то по очереди, то перебивая друг друга, а праздничная, затихающая, ночная Москва терпеливо слушала эту исповедь — о том, как жили, о чем думали шагающие по ее пустынным тротуарам он и она.

Алексей вернулся домой под утро. В теплую тишину квартиры через форточку доносился гул поливочных машин, шорох воды, растекавшейся по асфальту. На столе ожидал ужин, покрытый салфеткой. «Скорее, завтрак», — подумал Алексей. Есть он не стал, чтобы не разбудить тетю Марусю. Только отщипнул кусок пирога.

В своей комнате быстро разделся и, усталый, опустился на тахту. Но вдруг отбросил одеяло, вскочил, подошел к стелу. Достал дневник, раскрыл. Рука застыла, будто он готовился написать что-то длинное. А вышло — всего две строчки:

«1 мая. Парад. Обещание Николаю». И потом: «Женя!»

Воронов спускался по широкой лестнице Дома культуры. Просили остаться, но он сказал, что не может. А вообще, кажется, хорошо провел свою страничку в устном журнале. Увлекся и за полчаса успел наговорить массу всего, даже про идею электронной машины — двойника человека. Если машину запрограммировать на основе специально разработанного интервью, то она будет давать ответы в соответствии со складом ума человека. Машина сохранит навечно его манеру мыслить, сможет отвечать на вопросы, даже когда сам индивидуум перестанет существовать.

Пример этот страшно понравился заводским ребятам. Засыпали вопросами. А большая будет машина? А скоро ли ее создадут? А как выяснить склад ума человека? Один, чубатый, особенно горячился, настаивал, чтобы его персону немедленно оценили. Воронов еле ушел со сцены. За кулисами на секунду задержался, посмотрел, как начала выступать балетная пара. Вздохнул: «Электроника… А разве такое запрограммируешь?»

Серебристые изогнутые трубы вешалок в гардеробе сразу напомнили об улице. Быстрее одеться и — туда, в покойную ровность тротуаров и перекрестков. Идти и смотреть на деревья. Их окутывают сумерки, а за ними, над проводами и крышами, тихо гаснет заря. Поздняя, весенняя заря.