Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Самолеты опять неслись со снижением. Танин знал, что уже надо приготовиться. Знал, что включит камеру, как только услышит Фигурнова. И вдруг услышал Славкин голос:

— Я семнадцатый… Остановился двигатель…

Кому это он? Танин ждал, что Фигурнов вот-вот скомандует, и держал камеру на весу. Но опять раздался другой голос, тот, с земли:

— Семнадцатый, высота?

— Пятьсот… Близко город… В кабине дым…

Танин чувствовал, что еще секунда — и он ничего не успеет. Включил камеру и выгнулся весь, сколько позволяли ремни, чтобы не выпустить «семнадцатую» из кадра. А в наушниках уже неслось без пауз:

— Семнадцатый, высота?

— Триста. Дым… дым в кабине.

— Я ноль второй. Вижу огонь на семнадцатом… Он горит!

— Катапультируйся, семнадцатый! Прыгай! Приказываю прыгать!

— Город… — не соглашался Славка. — Подо мной город!

И тут — Танин даже удивился, как ему стало удобно снимать, — спарка словно бы удвоила скорость, почти поравнялась с «семнадцатой». Фигурнов, странно молчавший про съемки Фигурнов, будто бы проснулся и, как опытный ассистент оператора, управляющий краном, накренил самолет. Даже рукам стало удобнее, подумал Танин. Вот только земля очень близко, так ведь можно и врезаться в нее, точненько в дома можно вмазать, в улицы, в эту фабрику с трубами. И привет!

Его вдруг кинуло в сиденье, обжало костюмом, он почувствовал, что пошли вверх, круто вверх, и в прямоугольнике кадра успело только мелькнуть что-то красное и сразу черное — столбом, словно от горящей нефти.

Но это было всего мгновение. Дальше пошло небо — далекое, голубое, тихое…

«Все-таки он не зря приехал, — подумал Оболенцев о полковнике из штаба округа. — Все-таки им хлопотно с нами». И даже посочувствовал мысленно полковнику, когда тот наклонился к Понизовскому, велел передать, чтобы самолеты не задерживались, сразу шли домой. «Ответственность, — подумал Оболенцев. — Груз ответственности что-нибудь да значит».

А за широкими стеклами СКП было так покойно, никто не собирался взлетать. Зеленая трава и серый бетон. Кирилл смотрел вдаль и не понял, отчего рядом задвигались, заволновались и вдруг застыли. И почему полковник протянул вперед руку, как бы пытаясь выхватить микрофон у Понизовского. В это же надо было вникнуть: «Пятьсот… Близко город. В кабине дым…» И Оболенцев дернул за рукав майора с красной повязкой, вместо которого за пультом сидел все время Понизовский, а теперь и того сменил приезжий.

— У кого… дым?

— У Широкова, не слышите, что ли?

Да, конечно, думал Оболенцев, я слышу. Полковник говорил «семнадцатый». Это Широков, Славка, и я приглашал его вечером в гости. А теперь под ним город… Почему же так было легко утром на реке, думал Кирилл. Разве можно, чтобы сначала легко, а потом вот так?

Внезапная боль пронзила его. Как два дня назад, когда позвонила Тамара. Но он не думал о причине этой боли, только чувствовал ее. И как прежде, быстро спохватился, нашел выход, спасительную версию, почему ему худо. «Теперь нам не дадут снимать, — думал он. — Теперь уж не дадут. Никогда». И навалился на стол с пультом, почти прижался к Понизовскому.

Он выпрямился, лишь когда полковник отшвырнул микрофон, когда все уже стояли в молчаливом ожидании. А потом полковник сказал:

— Инженера ко мне. И срочно отправить людей к месту падения.

Встали рано, но в Аринске были в десять, а может, в начале одиннадцатого: бегали смотреть на рухнувшую, сдернутую тросом колокольню, да еще час, наверное, про-завтракали и автобус ждали — Антон раз пять ругнул себя за то, что связался со Светланой. Один бы он, точно, садился теперь в метро, ехал дальше. Он и в РОНО, в плоский одноэтажный дом, вошел первым и по узкому извилистому коридору шел впереди, как будто ему требовалось найти инспектора, не Светлане. Она почувствовала, что он злится, и притихла; только когда заметила нужную табличку на двери, виновато произнесла: «Здесь».

В комнате, заставленной столами, сидели мужчина в желтой тенниске и строгая женщина с высокой прической. Женщина и сказала, не подняв головы, что нужного им человека нет, и еще — «Подождите». Светлана присела на краешек стула, а Антон остался стоять, теребя ручку своего чемодана.

Маленькие, как в деревенских избах, окна в комнате были открыты, за ними ярко отражала солнце немощеная улица и кричали мальчишки. Если прислушаться, можно было уловить далекий самолетный гул, но Антон не прислушивался.

— Может, в другой раз? — спросил он у Светланы и понял, что делает ей больно. Она только посмотрела в ответ — виновато и просяще.

Тогда-то и хлопнуло вдали. Антон еще подумал, что мальчишки разбили о камень электрическую лампочку. Он сам пацаном их бил ради этого звука. Но теперь, кажется, перед тем был еще какой-то звук, как будто рев даже, громкое гудение, но он точно не уловил.

Мужчина посмотрел в окно, а женщина так и не оторвалась от бумаг.

Мальчишки уже не кричали, только улица по-прежнему яростно отражала жаркое не по-утреннему солнце.

А минуты шли, томительные минуты ожидания. И что-то загудело опять, но по-другому, отчетливо было слышно, что это беспрерывно, надрываясь, стонет автомобильный гудок, а потом мимо окон, полыхая красными боками, промчались подряд две пожарные машины.

Светлана посмотрела на Антона, и он в ответ пожал плечами.

Зазвонил телефон, и мужчина — его стол стоял ближе к окну — взял трубку и долго слушал, потом удивленно и даже с восторгом спросил: «Да ну? За канавой? А фабрика — ничего?» Еще послушал и сказал: «Привет, заходи». Положил трубку и повернулся к женщине с высокой прической:

— Представляете, самолет сейчас разбился. За канавой. Чуть во двор фабрики не угодил.

А женщина, все так же не поднимая головы, сказала:

— Я всегда говорила, что они много летают. Днем, ночью. Вот и долетались!

И тут закричала Светлана. Антон даже испугался, заметив, как она изменилась в лице.

— Это он! Он!

Антон кинулся за ней следом — по узкому, изогнутому коридорчику и думал, что только он один понял, кого Светлана имела в виду — своего бывшего мужа. И ч т о имела в виду. Еще в училище, когда возвращались со стажировки, Антон услышал в вагоне, как рослый, охочий до спора дядька грозил кому-то, что назло, в отместку пустит свой самосвал с моста в реку, а сам из кабины не выпрыгнет. Он и реку похваливал, какая она у них глубокая, и все повторял одни и те же фразы, заикаясь, захлебываясь словами, — ну псих, форменный псих… Рындина, конечно, не поставишь с ним рядом, только ведь и самолет не самосвал: тут только ошибись, и все само собой обернется.

У выхода Светлана чуть не столкнулась о какой-то женщиной, а Антон с разбегу даже обнял ее за плечи, чтобы не сбить, и удивился, что в руках у женщины полные ведра, что она идет спокойно от колонки домой, когда… когда случилось такое. И тут же увидел такси. Машина ехала медленно, колыхаясь на разбитых колеях, и зеленоватый огонек за ветровым стеклом тоже колыхался, будто пританцовывал. Антон выбежал наперерез, замахал чемоданом, но шофер выглянул, предупредил: