Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Дорохов заговорил без предисловий, то и дело вскидывал руку, сердито и тревожно глядел на часы. Из его приказа получалась такая картина: за полем, на противоположной опушке группа немецких танков и колонна мотопехоты, остальные силы противника ночью продолжали двигаться по шоссе; выходит, немцы намереваются захватить Мариху и укрепиться в ней. План, принятый вместе с пехотным комбатом, был прост: силами роты Дорохова удерживать рубеж, если противник начнет атаковать, а в это время две другие танковые роты вклинятся между деревней и расположением немцев и попытаются их оттеснить, давая возможность пехоте занять прочную оборону.

Дорохов еще несколько минут говорил о сигналах и в конце предупредил, что боеприпасы подвезут неизвестно когда, поэтому следует экономить каждый снаряд. «Слышите, каждый!» — остерег он на прощание и распустил по машинам.

Тишину распорол свистящий звук — пролетев над строем танков, позади них, в лесу, с треском разорвалась мина. За ней ударила вторая, и еще, еще — постепенно разрывы слились в сплошной гул. И, словно подпевая этому гулу, словно с охотой и радостью включаясь в грохот разбуженного мира, зарокотал двигатель дороховского танка, потом зашумели другие машины.

Круто забирая влево, пошел номер седьмой, за ним — двенадцатый, командира взвода. Кожин посмотрел вправо и увидел, что, огибая деревню, тоже идут танки.

Поле покато снижалось к речке, и вскоре деревня исчезла из виду. Из люка идущего впереди танка высунулась голова Корнеева, потом он вылез из башни по пояс; Кожин открыл люк и тоже выглянул наружу. В лицо ударил влажный ветер. Извиваясь, строй скатывался к самому берегу, к неглубокой воде. Взводный передал по рации, чтобы танкисты не выглядывали из люков. Кожин опустился вниз.

Машина на секунду задержалась — водитель переключал скорость — и, накренясь на борт, грохоча, вползла на косогор.

Теперь танки уже не тянулись гуськом, они разворачивались, пыля, и застывали один за другим в длинной неровной цепи. Стволы пушек одинаково смотрели в поле, в желто-бурый его простор.

Кожин развернул башню и неожиданно увидел в прицел кресты на бортах приземистых, похоже, квадратных танков. Они шли вперед! Он быстро завращал поворотный механизм, стараясь удержать в перекрестии один из танков, но башня дернулась, и вместо танка в прицеле возник грузовик. Рядом с ним стоял другой, третий — целая колонна.

И, будто полил дождь, вдруг тяжело забарабанило по броне. «Из пулемета шпарят, сволочи, — донесся голос Насырова. Слышь, командир, из пулемета!» В ту же минуту рядом, совсем близко, ударил снаряд. Кожин зажмурил глаза — показалось, что все уже кончено. Но нет, танк стоял! «Вот что значит броня!» — радостно подумал Кожин и уже спокойно приказал Спицыну сменить место, чтобы немцы не пристрелялись.

Танк двинулся и снова остановился. Слышно было, как постепенно замолкает лязг гусениц. Внезапно грохнул выстрел тридцатьчетверки Дорохова, за ней открыли огонь другие. Выстрелы доносились справа и слева, это чем-то напоминало групповую стрельбу на полигоне. Кожин с бьющимся сердцем тоже нажал спуск.

— Даешь! — заорал Насыров. — Да-ешь!

— В случае чего не отставай от других, — приказал Кожин Спицыну и снова заработал рукоятками. Снаряд прошел верхом, угодил в сосну и переломил пополам желтый ствол, Кожин выругался и снова стал прицеливаться. Над грузовиками повалил густой черный дым, видно, кто-то попал в цистерну с соляркой.

А немецкие танки все ползли, угрюмо подрагивая хоботами орудий. Тридцатьчетверки открыли беглый огонь. Немцы отвечали неторопливо и зло.

Кожин выбрал крайний от леса танк и бил по нему, пока не попал в гусеницу. Он видел, как немцы хотели стронуть танк с места, но из этого ничего не вышло: гусеница скользнула вперед, обнажив толстые, бесцельно вращавшиеся катки. В танк попал еще один снаряд. Желтое пламя вырвалось из моторного отделения, и вскоре танк запылал целиком. Из люка стали выпрыгивать люди в черном, они припадали к земле, стараясь выползти из зоны огня.

И опять совсем рядом с танком Кожина разорвался снаряд. Вместе с взлетевшими в воздух комьями земли по броне заколотила россыпь пулеметной очереди. Одна за другой — видно, опомнились расчеты — шлепались мины. Тридцатьчетверки, увертываясь, маневрировали: то отходили назад, то снова выравнивались, сдвигаясь по склону вправо, следом за машиной Дорохова.

Кожин приготовился выпустить новый снаряд, но вдруг заметил, что оказавшийся впереди всех танк Корнеева неподвижен. Башня его, свернутая набок, поникла орудийным стволом к земле.

— Стой! — крикнул Кожин механику. — Заходи перед «шестеркой», видишь, застряли они!

Машина, переваливаясь на неровном склоне, подошла к корнеевскому танку и загородила его бортом. Кожин попробовал высунуться в башенный люк, но зацокавшие по броне пули заставили его захлопнуть крышку. Он сполз с сиденья и пробрался вниз, к десантному люку.

— Куда? — Насыров схватил его за рукав комбинезона. — Лучше я. Слышь, командир!

— Прикрывай пулеметом, а в случае чего — к орудию!

Последние слова Кожин произнес, уже лежа на земле. Озираясь, быстро работая локтями, он пополз к неподвижно стоявшему танку Корнеева. Это было недалеко, метров десять. От машины, покрытой рябинками — пулевыми выбоинами, тянуло гарью. «Уж не горят ли?» — подумал Кожин и, не в силах больше ползти, приподнялся, с размаху ухватившись за ствол пушки, вскочил на броню. Он знал, что ключ от башенного люка в правом кармане комбинезона, но рука почему-то попала в левый, он выдернул ее, ругаясь, полез в другой карман; ключ никак не попадал в скважину, а потом люк вдруг открылся, будто сам собой. Он заглянул внутрь башни, держась за крышку, как бы прикрывая ею округлое отверстие, и сразу же отшатнулся, выпрямляясь в полный рост, уже не думая, что стоит в открытую и его видят с немецких позиций. Потом снова наклонился к люку, дернул, волнуясь, за ремешок шлема, распуская наушники, — так, показалось, легче перенести мертвую застылость устремленного на него лица.

Мимо тенькнула, остерегая, пуля. Кожин с трудом отжал отяжелевшее, неподатливое тело Корнеева и протиснулся в люк. Что-то зеленое упало ему на лицо, защекотало, он никак не мог понять что, пока не сообразил: ветка лещины с гроздью бурых, в плотных облатках орехов. Сердито спихнул ветку на лоток со снарядами, стал трясти Корнеева, но тут же сказал себе, что напрасно, Корнеев мертв.

Кожин с ненавистью уставился на пробоину — она зияла в месте стыка башни с корпусом — и понял, что снаряд разорвался в танке.

На развороченной рации, спиной кверху, лежал заряжающий. Кожин перевалил его на спину и увидел, что лицо заряжающего залито кровью. «Что делать? Что же делать?» — пугала безнадежная мысль, и вдруг ее перебил стон. Кожин обернулся, полез вперед, радуясь, что это стонет механик-водитель и, значит, он жив.