Саин Муратбеков - Дикая яблоня

«Молодцы, молодцы!» — похвалил Асет мысленно.

Он исподтишка вглядывался в их лица. С некоторыми из пирующих он когда-то бегал по улице, потом ходил в школу. Других, что помоложе, он едва помнил, а кое-кого не помнил, а может, и не знал вовсе.

«Молодцы, молодцы!» — повторил он. И все же ему было скучно и среди этих людей. Он был уверен, что они чересчур просты, не глубоки, что достаточно одного взгляда, и можно прочитать все, что написано в душе у любого из них. Терзания ума им не присущи. И среди этих людей он начал путь в огромный сложный мир — в это даже не верится.

Он еще раз оглядел пирующих, проверяя свои выводы. Его взгляд наткнулся на все того же двоюродного братца Абдибая, сидевшего у дверей. Шофер и здесь был скуп на чувства. Сидел осоловевший, только изредка дул на длинный чуб, спадающий на глаза, да временами на его губах мелькала беглая ухмылка.

«Пора уходить. Как бы только отсюда выбраться?» — подумал Асет, и вдруг его взгляд остановился на молоденькой девушке с курносым веснушчатым личиком. Она пела вместе со всеми, задорно потряхивая короткой прической «под мальчика» и улыбалась Асету, будто предлагая разделить ее чудесное настроение. До красавицы ей было далеко, оттого, наверное, он поначалу и не обратил на нее внимания. Сидит себе средненькая девушка, ни красавица, ни дурнушка, и глазу не на чем задержаться. И нужно было ей запеть и улыбнуться, чтобы он как бы вдруг открыл ее для себя.

«Да нет же, и вовсе она не красивая», — сказал он себе и улыбнулся, глядя на ее веснушки, тоненькие брови полумесяцем, на темные искрящиеся озорством глаза, на всю ее милую курносую рожицу.

Он улыбнулся, и ему стало легко, словно чья-то ласковая рука сняла с него тяжесть своим прикосновением. Асет не заметил, как это произошло.

«Кто она? Чья это дочь?» — гадал он.

Время отныне превратилось в мгновенье. Асет уже не считал, сколько им спето песен и сколько он выпил, глядя при этом на удивительную девушку. Теперь ему казалось, будто никто на свете не умеет веселиться так естественно, вдохновенно, как веселятся в его родном ауле, и что нигде не найдешь таких богатых духовно людей, хоть объезди весь белый свет. Все вечеринки, что были там, в городе, вспомнились сплошь чем-то нудным, искусственным.

— Друзья! А сейчас танцы! — оповестил неутомимый тамада. — Базикен, возьми баян! Подайте баян Базикену!

Коротышка Базикен развернул мехи от плеча до плеча и тронул лады неверной рукой. Он напился до чертиков, пальцы его бегали наугад. Но это уже не имело значения. Стулья и стол сдвинули к стенке, и начались танцы.

Асет танцевал с веснушчатой незнакомкой. Теперь ее лицо проплывало перед его глазами, и вблизи оно было еще симпатичней. Асет сейчас же решил, что девушка очень красива и что такую прекрасную девушку он не встречал даже во сне.

Ему захотелось слегка подразнить ее, ласково, чтобы она не обиделась, поиграть с ней, точно с ребенком. Понимая, что школьницу сюда бы не пустили, значит, она уже закончила школу в этом или прошлом году, а может, и еще раньше, он шутливо спросил:

— Девочка, и в каком же ты учишься классе?

— В двенадцатом! — сказала она не поведя и бровью.

«Ого!» — удивился Асет, но отступать было поздно.

— Но в школе-то знают, что ты из седьмого класса. Завтра будут ругать, — продолжал он храбро.

— Ну, если будут ругать, я не пойду в школу.

— М-да, но если не пойдешь в школу, задаст взбучку мать.

— Вы думаете? — она прикинулась озабоченной.

— Еще какую взбучку!

— Ну если взбучку… Тогда я сбегу с джигитом.

— Кто этот счастливчик?

— Не скажу, — ответила девушка строго.

Она подняла лицо, и он увидел ее лукавые глаза.

К его досаде, танец прервался — коротышка Базикен заскучал по очередному стаканчику. Но вот он вытер губы, взялся вновь за баян, и веснушчатая девушка сама пригласила Асета. Она улыбалась ему.

— Милая, нельзя ли еще вопрос?

— Не лучше ли поставить точку?

«Ну и ну, да с ней держи ухо востро», — подумал Асет и, тщательно взвесив каждое слово, сказал:

— Но после точки можно начать новое предложение, не так ли?

— Разве что новое.

Тогда он, волнуясь, словно юноша, произнес:

— Ты еще не замужем?

— Нет! — ответила она вызывающе, и ее ответ почему-то доставил ему радость.

— А чья ты дочь?

— Шалгынбая!

Он помнил старика Шалгынбая, живущего на окраине аула, там, где начиналась дорога в предгорья, помнил его свирепых собак. Но вот дочь…

— А как тебя зовут, дочь Шалгынбая?

— Чинарой!

После танцев снова уселись за стол, снова посыпались тосты, но Асету хотелось увести отсюда Чинару, бродить с ней наедине по ночной улице. Он не знал, как это сделать, и боялся, что она не пойдет, вдобавок откажет при помощи своего острого язычка, и красней тогда от конфуза.

Наконец он решился и, когда глаза их встретились, указал взглядом на дверь. Чинара подняла брови, раздумывая, потом опустила глаза, и Асет понял, что она согласна. Они вышли поодиночке: он первым, она немного погодя; Асет тайком прихватил пальто, Чинара — свой плащик.

Он подождал девушку, прячась в тени за углом. Она появилась следом и сразу же нашла его. По ее тихому смеху он догадался, что она немножко захмелела.

Время перевалило за полночь. Их окружила загадочно молчаливая тьма. Со стороны гор дул ровный прохладный ветер.

Они побрели по пустынной улице, туда, где лежала невидимая, затаившаяся степь. Потом Асет остановился, взял за кисти рук Чинару и притянул к себе, вглядываясь сквозь темноту в ее лицо.

— Милая, сколько же тебе лет? — спросил Асет, он хотел продолжить игру, но сейчас, когда они очутились одни, голос его помимо воли прозвучал почти что серьезно.

— Милый, мне восемнадцать! — ответила она тоже почти серьезно.

— А мне двадцать семь, — произнес он с грустью, не потому что это было много, а потому что оказался значительно старше ее.

— Фи, меня это не интересует, — заявила Чинара, первой обретя прежний игривый тон.

Она откинула голову назад, ее глаза вызывающе мерцали.

— А зачем же ты вышла, когда я позвал? Может, я старый и хитрый волк?

— Я не боюсь! Я смелая!

— Ах, вот как! Тогда я тебя поцелую.

— Все равно не боюсь!

Асет наклонился над ее лицом, поцеловал в неподвижные прохладные губы. Она не ответила на поцелуй, только засмеялась, будто напоминая, что все, что сейчас происходит, нельзя принимать всерьез.

Они молча пошли по окраинным улицам. Иногда на них с оглашенным лаем бросались собаки, но, сообразив, что этим двоим не до них, отходили, и снова восстанавливалась тишина. Только слышно, как перетирают свою нескончаемую жвачку коровы.

— Милая, о чем ты думаешь? — спросил он наконец.

— О вас, дяденька!