Илья Девин - Трава-мурава

Темный народ!.. У Цямкаихи это звучит вроде даже и с извинением, как будто она защищает своих односельчан от Ани.

— Опять же к своим знахаркам бегают…

— Много их в Урани, этих знахарок?

— Много-то нельзя сказать, а так-то есть, пользуют, слышно…

— Да сама, наверное, ходила, Анна-бабай? — сказала Аня с улыбкой.

— А куда денешься-то, девонька… Вот зимой, после рождества, бок чего-то заболел. Да так заболел, на ферму едва добредала. Вот и пришлось идти. Десяток яичек собрала да и пошла.

— К кому ходила?

— Да есть тут у нас одна, Парасковьей зовут.

Аня вспомнила ту суровую, строгую старуху, которая приходила к Вере, как истово она молилась…

— Помогло?

— А не знаю, — беспечно сказала Цямкаиха и засмеялась. — Болело, болело, а потом перестало. Может, и помогло, кто знает…

В четверг, когда Цямкаиха пришла с утренней дойки и они напились чаю, Аня собралась в свой первый профилактический обход. Она волновалась и едва слышала, о чем рассказывает Цямкаиха, прихлебывая жидкий чай из блюдца. А говорила Цямка о том, что Верке бы не надо теперь ходить на работу, «не дай бог что исделается — тяжелая уж больно стала баба». Однако до Ани не доходил смысл этих слов: какая Верка? Что может сделаться?.. «В халате идти или так?» — бился в голове мучительный вопрос, который Аня никак не могла решить. То ей казалось, что идти нужно непременно в халате — и это сразу, с первой встречи внушит людям всю серьезность медицины и важность ее личного здесь присутствия, — при этом вспоминалось свое благоговение, которое она испытала в первый день в училище, когда в аудиторию стремительно и властно вошел преподаватель в белоснежном отутюженном халате. «Нет, здесь ведь не училище! — думалось ей следом. — Смешно… Еще людей напугаю!..»

Все волнения и сомнения Ани разрешила Цямкаиха.

— Да что ты, девонька! По нашим избам надо в мешковине ходить, а не в таком халатике — увозишь так, что мы после и не отстираем.

— Ты уж всегда скажешь, Анна-бабай!..

Было тихое, ясное утро, когда Аня в платье и теплой кофте вышла из дому. С минуту она постояла на крыльце, вслушиваясь в петушиную перекличку, потом взглянула на свое объявление, поймала глазами строчку «День профилактики — четверг» и, словно она добавила ей решимости, сошла по скрипучим ступенькам.

Солнце уже высоко стояло, но в тенях от домов еще держалась роса. И когда Аня шла проулком на Старую улицу, с которой она и решила начать обход Урани, то промочила ноги. И как-то незаметно улеглось Анино волнение. Вот и Старая улица. Она такая же, как и Гибаловка, на которой стоит дом Цямкаихи. Такая же зеленая. Только по самой середине, где ездят на телегах, ровная неглубокая колея и пробитая лошадиными копытами песчаная тропа. Такие же старые ветлы возле домов. И дома такие же — в три, четыре окна на улицу, соломенные крыши с черными трухлявыми застрехами…

Аня прошла в самый конец, где за пряслом густо и жирно лоснилась под солнцем высокая картофельная ботва.

Крайняя изба была, пожалуй, получше других — высокая, с чистыми окошками, с ровной завалинкой. За домом, за широким сараем с просевшей драночной крышей был огород — Аня видела там ровные низкие грядки, а еще дальше, на усадьбе, желтой щеткой стоял доспевающий ячмень.

По всему, даже как были сложены дрова под маленьким навесом, видна была мужская хозяйская рука, и когда Аня, распугав кур, всходила на крыльцо, то не слышала такого привычного уже скрипа ступенек, готовых в любой миг провалиться, как у Цямкаихи.

Аня постучала в дверь. Никто, однако, не отозвался, хотя люди в доме были, это она слышала. Она постучала еще раз. И опять никто не отозвался. Наоборот, за дверью все стихло.

Тогда Аня дернула за скобу двери.

— Можно?

Посреди избы в каком-то испуганном оцепенении стояла широколицая и широкоплечая женщина с ребенком на руках. Видимо, она только что кормила ребенка грудью, потому что верхние пуговки на длинном темном и тугом в плечах платье были расстегнуты. Рядом стояла девочка лет двенадцати и держалась за материн сарафан.

Аня, не дождавшись ответа, несмело переступила порог.

Человек пять ребятишек разных возрастов — от десяти до трех — теснились на лавках у широкого и пустого стола и теперь смотрели на Аню в таком же испуганном оцепенении. Наверное, семья собралась завтракать.

— Здравствуйте, я новый фельдшер, — сказала Аня, по-детски смущаясь и краснея под этими взглядами.

Баба пошевелилась, точно хотела уйти, спрятаться за печь, но тут же опять замерла. И это ее нерешительное движение повторила и девочка лет десяти, стоявшая возле печки, и ребятишки, сидевшие на лавке в углу за столом. Сколько же их?!

— Вот пришла познакомиться, — сказала Аня по-мокшански и улыбнулась. — Это все ваши?! — спросила она даже и для себя самой неожиданно — так велико было ее изумление.

— Мои, мои!.. — закивала женщина со смущенной и счастливой улыбкой. — Кликни-ко отца, — громко шепнула она, наклонившись к девочке. И та, прошмыгнув боком мимо Ани, пробкой вылетела вон.

— Девочка? — спросила Аня, подходя к женщине и заглядывая в личико ребенка, спящего на руках матери.

— Нет, парень опять. — И с таким простосердечным сожалением это сказалось у нее, что Аня засмеялась.

— Да это плохо разве? Вырастут — пойдут у вас дел а.

— Дела-то что, кабы войны не было, — тихо обронила женщина и, наклонив лицо над ребенком, понесла его в зыбку.

Война? Да чего на нее оглядываться, когда фашисты разгромлены? Странно как-то даже… Но Аня промолчала, хотя ее так и подмывало утешить женщину каким-нибудь бодрым словом.

— Ну, что, герои? — сказала она весело детям, сбившимся в угол. И малые тут же медленно полезли под стол прятаться, а старшие опустили головы.

Тут дверь отворилась, и в избу вошел небольшого роста мужчина с широким, раскрасневшимся от работы лицом, в потемневшей на плечах от пота холщовой рубахе, левый рукав которой был пустой и подвернутый. Он внимательно и настороженно поглядел на Аню, и когда она сказала «здравствуйте» и представилась, то лицо у мужчины сразу просветлело, он улыбнулся, вытер блестевший лоб и сказал:

— Ну, а я-то подумал, что из сельсовета кто с налогом либо на заем подписывать… — И другим голосом: — Проходи давай, садись. Как звать-то, говоришь?.. Это правильно — медпункт нужен, нужен, давно бы пора. — И добавил: — Случись ведь чего, куда бежать? Нет, дело хорошее, ай да ну!

Аня спросила, не болеет ли кто — ведь семья не малая, или, может, кто-то болел сильно? — тогда надо провериться, она может дать направление в районную поликлинику.

Хозяин с хозяйкой посмотрели друг на друга — нет? Слава богу, нет пока! — И только тогда Аня услышала ответ: