Ярослав Шипов - Шел третий день...

Сосед Тюкачева по лесу (он же, кстати, и сосед по деревне) — не охотник, пришлось обучать его деликатному обращению с глухарками. Научился, и в прошлом году две мамаши выбрали его участок для гнездования.

— Не уберегли одну, — с досадою вспоминает Тюкачев. — Сосед приходит раз: мол, бегает она, орет, яйца пропали. Потом нашел я скорлупу. Под гнездом черных воронов. Пришлось их прогнать с участка.

На вопрос, много ли глухарей он добывал, Тюкачев отвечает:

— Если охота открыта, возьму лицензию, принесу домой одного молодяшечку.

— Чего ж не матерого — куда крупнее?

— Баские больно, пущай на племя…

Живет еще неподалеку от избушки и «баский больно» лось, тоже «на племя».

— Такие красивые рожки делает! Всякие видывал, но у этого — красота! Находил я по весне, бывало, рога евонные — да пораздарены все. Старый уже, седой, но в поре еще — здоровый бычище. Года два еще, думаю, протянет, потом состареет совсем, придется нарушить — нельзя ж такого волкам на измывательство оставлять.

Тюкачев с Зарянским ежегодно выполняют значительную часть районного плана сдачи государству лосиного мяса, при этом поголовье лосей на территории, где они постоянно охотятся, не убывает. Стадо это находится словно на беспривязном содержании у охотников: Тюкачев и Зарянский заготовляют для лосей солонцы, подрубают на подкормку осины. Каждая особь стада известна охотникам, что называется, «в лицо», и процесс охоты сводится практически к выбраковке особей, наименее ценных для стада. Несмотря на то что проводить все эти мероприятия вдвоем весьма и весьма непросто, Тюкачев с Зарянским предпочитают обходиться без традиционных команд в восемь, десять, двенадцать человек, справедливо утверждая, что охотиться нагоном хотя и проще, да шумнее — разбегается зверь.

Жил на участке Тюкачева старый медведь, много лет жил. Человек давно изучил привычки и маршруты зверя, зверь — маршруты человека, пути их пересекались только при переходе через ручей, но и тут, на мокром песке, они старались не попадать в след друг другу. Весной пришел еще один медведь, судя по отпечаткам лап — некрупный. Прошел опушкою вдоль ручья, переворошил муравейники, оставил задиры на деревьях, заглянул на просеку, по которой ежедневно ходил Тюкачев, здесь муравейники не тронул. «Грамотный, — оценил Александр, — как вот только со стариком поладит?» Поладили. Первое время, правда, то с одной, то с другой стороны долетал до избушки ночами медвежий рев, но постепенно утряслось — и молодому хватило места.

А в ручье возле самой избушки четвертый год уже выводит потомство кряква. Тюкачев расширил и углубил ей омуток, чтобы и в сухое лето вода не переводилась. Я спросил, не покушался ли кто-нибудь на утку. «Нет, конечно. Разве можно? Да и кто тут обидит ее?» Действительно, — подумал я, — какой недобрый человек сунется сюда, зная, что по этому лесу всякий день ходит не обделенный ни силой, ни выносливостью, ни упорством Александр Тюкачев, да рядом с ним работает еще и его приятель, а кроме них там запросто может оказаться лесничий, и никакое злое дело от них не скрыть, потому что они знают этот лес, знают его обитателей и будут преследовать за нарушение, добиваться наказания… То есть, перефразируя слова охотоведа, здесь верх взяли честные охотники. И ведут хозяйство они образцово, опираясь в деятельности своей на древнейший, многократно апробированный принцип природопользования: что посеешь, то и пожнешь. Принцип старый, но актуальности не потерявший. А они — точно как дед Мазай. Отличный, кстати сказать, охотник был — честный, профессиональный.

Что же такое охотничий профессионализм? Приходится иногда встречаться с представлением об охоте как о непрерывной пальбе. Между тем лес (озеро, болото, луг, поле, степь) и при самой высокой плотности животных — далеко не скотный двор и не птицефабрика, где все население под рукою и все — на глазах. Безграмотный охотник и в наипрекраснейших угодьях хоть неделю будет ходить, а дичи не заприметит. Некоторые всю жизнь так и охотятся, надеясь лишь на случайные столкновения. Другие, не желая мириться со своей незадачливостью, начинают присматриваться, изучать следы и повадки животных, знакомятся со специальной литературой, то есть становятся в большей или меньшей степени натуралистами. И чем сильнее любовь к природе, тем далее по пути исследователя проходит человек, что же до охотничьей страсти, то она диалектически вполне уживается с этой любовью.

Характерная деталь: как только специальные знания, опыт достигают уровня, позволяющего добывать дичь того или иного вида без труда, страсть к охоте на эту дичь заметно мягчает, потому, скажем, так спокойно относится Тюкачев к глухарям, лосям. Волки — другое дело. Волков много, как и повсюду в Нечерноземье, охота на них сложна и невероятно трудоемка. Во-первых, надо изготовить несколько километров флажков, во-вторых, выследить стаю… Назавтра выясняется, что волки из оклада ушли и, значит, снова надо их догонять, выслеживать, окружать, но на сей раз они причуяли охотников и не дали себя офлажить. Волки — дальше, охотники за ними… Рассказывая о мытарствах с волками, Тюкачев временами останавливается на полуслове, умолкает, должно быть обдумывая еще раз причины неудач, и по лицу его видно, что мысль напряжена — да, охота на волков это, кроме всего прочего, и оперативно-тактический расчет, крайне трудно перехитрить, а точнее — переиграть невероятно сообразительного хищника. Но — надо. Слишком велики потери домашнего скота, диких копытных, а, скажем, гончих собак на весь район осталось лишь несколько: услышав лай, волки спешат наперехват и необыкновенно легко снимают собаку с гона. К приходу охотника от его любимого Догоняя или Читая остаются, как правило, рваная шкура да кости.

Воюет Тюкачев с волками, воюет… Казалось бы, все активнее, все успешнее, однако численность их не убывает. За день до моего отъезда резко похолодало, легла пороша, и на обочине дороги увидели мы печатный след: «Волчок, — кивнул Александр и указал на противоположную обочину. — А вон второй и третий…» Да, по той стороне след в след прошли два волка.

— Ну вот: этих — три штуки да у меня «своих» два, которые по просеке мимо избушки гуляют, — опять компания собирается. Надо еще хотя бы километр флажков нашить…

Вот в таких заботах и проходит жизнь.

— А как же иначе? — недоумевает Тюкачев. — Это ж все: птицы, звери, лес — свои ведь заботы, свои! Ну, как дети, работа, дом — понимаешь?..

В тихом степном селе где-то на Украине, где в июле жаркие дни, красно подсвечены облака закатом, а вечерами плывет по реке ласковая песня паромщика, доживал дед Сережа последние дни. Лет ему было много, и покидали силы — самое, чтоб помереть, подходящее время.