Ярослав Шипов - Шел третий день...

История Андрея Вадимовича, между тем, произвела на Куликова впечатление столь неожиданного характера!.. Впрочем, корреспондент об этом пока не догадывался. Пока он устало брел к своему трамваю. Но возле телефонной будки остановился, посмеялся над собой, приотворил дверь и вдруг задумался: раздрызганный вокзальный автомат был ненадежен. С вокзала можно позвонить, чтобы сказать «прощай» и больше ничего, так как вся прочая информация будет понята на другом конце провода самым невероятным образом. Куликов осмотрелся и нерешительно пошел по проспекту. У телефонов он не задерживался: на проспекте много народу, всегда найдется человек, который постучит в дверь монеткой «сколько можно?». Самые лучшие автоматы в тихих переулках. Во-первых, здесь мало народу, во-вторых, во всех домах телефоны, так что автоматы здесь для случайных прохожих, то есть для Куликова как раз. И он набрал номер, памятный с юности, назвал имя, сказали, что она давно уже здесь не живет. «И слава богу», — сделал вывод Куликов, покончив со своей нечаянной сентиментальностью.

Но месяца три спустя — надо же такому случиться! — обнаружились вдруг общие знакомые. «Москва большая, она же и маленькая», — удивленно объяснял себе Куликов, хотя, вероятно, дело было не в этом, а в том, что корреспондент, сам того не ведая, искал встречи. Куликов узнал новый адрес, телефон, позвонил, и голос его дрожал, и оказалось, что она давно развелась с мужем, живет одна, то есть не совсем одна, а с дочкой, ну да не важно.

Ах, что тут началось, что сталось! Ну, голову-то он само собой потерял, и «эмоциональные начала» поволокли его невесть куда. И все никак не удавалось встретиться: то Куликов в отъезде, то вдруг грипп: она с дочкой болеет, а у Куликова вся семья здорова — в конце концов, не через марлевые маски объясняться? Потом они выздоравливают, и в сей же момент заболевает Куликов — тот самый случай, когда судьба находится в руках врачей.

Как всякий или почти всякий человек, проживший полтора десятка лет с женой, Куликов в тайной даже от себя самого глубине души полагал, что выпади ему фарт, и он готов к серьезной перемене жизни. «Гулять» просто так Куликов не хотел — то ли хватало порядочности, то ли не верил в возможность этого предприятия и вот по какой причине: жена корреспондента в высшей степени обладала тем потрясающим бабьим свойством, которое зовется интуицией. Бывало, подумает Куликов, что назавтра предстоит зайти к такому-то, а у того симпатичная секретарша — в ту же ночь жене снится сон, настолько дурной, что ей все понятно. Тут уж всякий интерес пропадет…

Так что готовился Куликов к шагу решительному и бесповоротному. То вдруг наступит просветление: «Боже мой, с ума я, что ли, сошел?! Такое придумать?!» — И за голову схватится. А то вдруг все к черту летит: «Сын уже взрослый, он меня поймет, а на остальное — плевать».

И было это так тяжело, что в конце зимы Куликов сильно захворал и месяц провалялся в больнице с «осложнением после гриппа».

Выйдя из больницы, корреспондент первым делом отправился отдохнуть в Белорецкий залив. Ему так хотелось встретиться с Андреем Вадимовичем и в беседе на какие-нибудь отвлеченные темы найти себе успокоение. Хотелось еще узнать, чем кончилась история с донками, да и на рыбалке Куликов давно уже не был. Зима кончалась, лед становился рыхлым, тонким — для клева самое подходящее время.

Но встретил Куликова незнакомый человек. На вопрос об Андрее Вадимовиче помолчал и пригласил за собой. Прошли через столовую, где шла обыкновенная рыбацкая пирушка, столь непривычная и неожиданная здесь. И в той самой комнате, где когда-то Куликов ночевал с Алешей, незнакомый человек представился новым заведующим Белорецким хозяйством и сказал, что Андрей Вадимович умер.

— Как?! Когда?! — корреспондент объяснил, что был приятелем Панюшкина, но в силу обстоятельств с самой осени не мог навестить старика.

— Знаете, — начал новый заведующий, — у Андрея Вадимовича была жена. Первая жена, — уточнил он, — не Елизавета Сергеевна, а первая…

— И что?

— Зимой она скончалась. В декабре. Андрей Вадимович сразу и заболел. Мы с товарищами зимой часто сюда наведывались — налим хорошо брал, так что все происходило, можно сказать, на наших глазах. Андрей Вадимович буквально с каждым днем становился все хуже и хуже. Приехали однажды, а его уже нет — умер. От инфаркта. Ну, похоронили его, и Елизавета Сергеевна уехала к себе. Она вообще из Тамбова. Сын у нее там… А вместо Панюшкина меня назначили… Вы как — порыбачите? Подлещичек неплохо берет, мелкий, правда. И плотвичка иногда…

— Нет уж, спасибо, я поеду домой.

Заведующий проводил Куликова и на прощанье, словно оправдываясь или извиняясь за Панюшкина, развел руками:

— Что поделаешь? Какая-никакая жизнь, а приросли — тридцать лет все-таки…

С тех пор в Белорецкий залив Куликов не ездит. Изредка в рыбацких разговорах вспоминает прежние свои там рыбалки. Добрейшего Андрея Вадимовича, обаятельнейшую Елизавету Сергеевну. И все-то сбивается, рассказывая, все-то останавливается: чудится Куликову, что из этих воспоминаний смотрит на него кто-то, может быть, даже он сам, и говорит мягким голосом: «Так-то, брат» — и с грустным лукавством подмигивает.

Светлеющим осенним утром, разбудив окрест всех ворон, Савин посадил машину в Шереметьево, зарулил на стоянку и выключил двигатели. Полет был завершен. Несложный, обыкновенный ночной полет. Лишь теперь, выведя из работы машину, Савин почувствовал, как тяжелы веки. Сняв наушники, он закрыл глаза.

Второй пилот отворил люк, спрыгнул на бетон и, морщась и прихрамывая от резкой боли в затекших ногах, пошел под крыло. Следом за ним высунулся из люка маленький штурман, осмотрел небо, порт, исступленно зевнул и вдруг заругался хриплым фальцетом:

— Черт! Лестницу лень набросить?

Приволок дребезжащую дюралевую стремянку и, поеживаясь, спустился.

— Однако прохладно… А небо — красотища! Как на плакате Аэрофлота. Э!.. Чего там под движком натекло?

Второй только рассмеялся в ответ.

— Невежественный ты мужчина, — штурман опять зевнул, помотал головой и вытер слезы. — Ох, прошибает!.. Несолидный ты, говорю, ничуть. И первому отдохнуть не дал.

— Кто? Я? Чья дорога? — Засунув руки в карманы, он картинно вышагивал перед штурманом.

— Дорога была отличная — за семь часов долетели, но чего ты над Уралом выделывал?

— А другого эшелона, как всегда, не нашлось?

— Подходящего не было. Честно — не было! А этот — чистенький, и ветерок — наш. А?! Как шеф прошел!.. «Беломор»? Дай-ка… Шеф, Вася, он король… Может, и спички дашь?.. Благодарствую. Как он сажал тогда в Ухте! Без капли горючего! Шасси, конечно, того, но… понял? Одно слово: король. А знаешь почему? Иди, на ушко скажу по-тихому… У них с машиной любовь! Ну чего ржешь? Я серьезно! А, бестолочь… С машиной, Вася, надо обращаться, как с бабой, чтоб ты знал: тут пожалеть, там приласкать, гостинца какого…