Николай Зарудный - На белом свете. Уран

«А ты подписался на заем?!» — хотя займы уже давно отменены.

«Храните деньги в сберегательной кассе!»

«Не играйте с огнем!»

«Уничтожайте колорадского жука!»

Подогретый построил себе хату просторную и высокую, под шифером, с верандой. На дне скрыни лежала папка, в которой хранились вся документация и счета. Счета были на лес, на стекло, на доски, на гвозди и щеколды, на кирпич, на железные крючки, на известь и цемент, на песок и на камень. Все куплено на свои трудовые деньги, и никто не подкопается. Последний документ с печатью подтверждал, что «хата построена для личного пользования тов. Подогретым М. О. Стоимость хаты 1326,73 руб. (одна тысяча триста двадцать шесть руб. 73 коп, в новых масштабах цен)».

У Подогретого одна дочка — Светлана. Она закончила Косопольскую среднюю школу и работает пионервожатой. Злые языки говорят, что она мечтает о замужестве.

Одним словом, можно было бы жить Макару Подогретому в чести и спокойствии, но…

На каждом шагу человека подстерегает это проклятое «но». Подстерегло оно и Макара. «Но» предстало перед Макаром Олексиевичем в лице его жены. «Оно» вначале шепнуло ему на ухо, а потом завыло на всю хату, подытоживая многолетние наблюдения.

— Да с тобой же не считаются в районе! Да какое бы начальство ни приезжало, все идут к Коляде. С ним советуются, его хвалят, а ты только со страховыми агентами по селу ходишь. А разве ты тому Коляде затычка? Ты света божьего не видишь, а он на машине разъезжает! Кто сеет, а кто жнет…

— Олена, что ты от меня хочешь? Он свое дело делает, а я свое…

— Тебя скоро куры заклюют…

И так ежедневно. А ведь капля камень точит. Через несколько месяцев Макар Подогретый уже чувствовал себя самым несчастным человеком в стране. Его не ценили, его не признавали. Но он сумеет постоять за себя. Разве он не может быть председателем колхоза? Может и должен быть, так как у него душа болит за колхоз (о колхозе думает Макар Подогретый, а не о себе).

И так разболелась у Макара Подогретого душа об общественных делах и о судьбах колхозников, что он не мог найти себе места и почти возненавидел Коляду. Пусть никто не думает, что он не здоровается с ним или говорит о нем что-нибудь плохое. Нет, наоборот, Макар Олексиевич проявил большое внимание «на крайне неудовлетворительное состояние здоровья тов. Коляды, который не бережет себя и тает как свеча, а поэтому тов. Коляда не может уделять хозяйству такого внимания, какое уделял раньше…».

Каждое свое выступление на собрании или на правлении Макар начинал так:

— Наша с вами, товарищи, вина. Мы с вами, товарищи, упустили, а Семен Федорович уже не может работать за нас всех, как раньше… Камень и тот стирается… Позор нам всем, потому что мы не уберегли Семена Федоровича. А кто же будет руководить колхозом, если Семен Федорович вынужден будет уйти?

И вот теперь все в районе знали, что Семен Федорович Коляда тяжко захворал и запустил хозяйство. С ним и начали разговаривать как с больным человеком. И удивительно, что сам Коляда поверил, будто он безнадежно болен: по нескольку раз в день считал пульс, чувствовал боли в печени, почках, сердце, пояснице, коленках.

Семен Федорович уже редко на кого кричал. Теперь он, постанывая, только вычитывал длинные нотации.

Если раньше, например, вовремя не подвезли корма скоту, то Коляда влетал на ферму и:

— Сами пообжирались, а коровы голодные! Да вы мне тот жом пригоршнями будете носить! Я вас научу, саботажники!

А теперь Семен Федорович вызывал к себе ездовых и, держась за то, что у него болело, стонал:

— Коровка не человек… ой… она не скажет, что… ой… голодная… А вы ж, сознательные колхозники, сами уже и молочка попили, а скотинка не кормлена. А нас же учат, что общественные интересы…

И так полчаса.

Пока Семен Федорович ежедневно вычитывал нудные нотации, Макар Подогретый не сидел сложа руки. Последнее время он очень подружился с агрономом Дмитром Кутнем. Приглашал его на обеды и на ужины: мол, холостяк, кто его там накормит? И Кутень приходил к «президенту» как домой. Хозяева были приветливы, хлебосольны и не очень надоедали серьезными разговорами.

Олена заметила, что ее доченька не без интереса посматривает на молодого агронома. Кутень хвалил борщ и хозяйку, жареную утку и наливку, а дочку не хвалил.

Но если планы Олены в данном случае ограничивались только устройством семейного счастья своей дочки, то планы Макара Олексиевича, как человека государственного, простирались дальше. Он хотел ближе познакомиться с отцом Дмитра — директором маслозавода Василием Васильевичем Кутнем, личным другом секретаря райкома Петра Иосиповича Бунчука.

Василь Васильевич Кутень был человеком негордым и по просьбе сына приехал в гости к Подогретому. А после третьего посещения Сосенки старый Кутень уже целовался с Макаром, с его женой и дочкой, приглашал их в гости к себе в Косополье и обещал Подогретому навести порядок в Сосенском колхозе.

Он сдержал свое слово и имел серьезный разговор с Бунчуком…

— Я вот тут ездил на периферию, Петр Иосипович, и должен сказать, что народ работает с энтузиазмом. Вопрос семян, навоза и ремонта на уровне заданий. Но меня беспокоит Сосенский колхоз, очень беспокоит.

— Коляда болен, возможно, придется менять, — согласился Бунчук.

— У меня есть кандидатура.

— Кто?

— Подогретый. Голова! Масштабно мыслит.

— Знаю. Но я же сам Коляду рекомендовал… Пусть еще поработает, а там увидим, — неуверенно пообещал Бунчук.

— Увидим, — согласился Кутень. — Может, заглянете ко мне свеженькой пахты попить?

— Оно бы и можно было… — Бунчук посмотрел на часы.

Кутень живет в маленьком домике на территории завода. Можно было бы перебраться оттуда, но привык. Уже второй десяток лет директорствует здесь Василь Васильевич, планы выполняет, поросят откармливает — живет. А с Бунчуком они давно приятели, познакомились, еще когда в армию их призывали… А встретились после войны.

Петр Иосипович Бунчук, кряжистый, с большой квадратной головой и черным чубом, казался не очень приветливым, но и не злым. После войны он был учителем истории в Бородянке, заочно закончил институт, и его назначили директором школы. Он умел держать в руках и учеников и учителей, хорошо хозяйничал — школа имела обширный сад, и в урожайные годы посланцы Бунчука успешно торговали фруктами и картошкой в Одессе. За несколько лет он построил еще одно школьное помещение — для младших классов — и огромнейшую хату в Косополье, которую переписал на имя брата. Бунчук, будучи человеком очень занятым, не собирал документации, как это делал Подогретый, поэтому никто не знает, во сколько обошелся ему дом.

Директора школы Бунчука считали в районе большим активистом, и вскоре после одного удачного выступления на одном областном активе его забрали на работу в райком партии, а еще через несколько лет избрали первым секретарем… Свою хату Бунчук продал железнодорожной станции, и на него больше анонимок не писали.