Варлен Стронгин - Вечный всадник

Степан появлялся на почте регулярно, но никак не мог застать дома своего закадычного друга, тужил об этом, но не унывал, не сомневаясь, что слух о нем дойдет до заветной троицы и она сама решит принять в свою компанию Степана Мышкина как человека интересного, с которым поддерживает дружбу даже дипломат из Москвы. Степан не только гордился этим знакомством, оно согревало его душу, вселяя какую-то надежду на иную, более интересную обстановкой и событиями жизнь. Он настолько верил в эту дружбу, что порою забывал, что ее не существует и нет у него никакого знакомого дипломата. Московский телефон он называл правильно, но принадлежал этот номер моряку из Мурманского пароходства. Степан познакомился с ним действительно в поезде, в купе, они с ним действительно сидели в вагоне-ресторане, угощал моряк, и говорил в основном он:

— Понимаешь, вот какая картина. Треска, понимаешь? В больших жестяных банках. Вздутая банка — нам остается, хорошая идет… Понимаешь? Жена, дочка у меня, понимаешь? Я девять месяцев в году в море. Понимаешь? А то и все тринадцать! Однажды прилетаю из Лас-Пальмаса, подменили нас там, прилетаю, а дома никого. Ни моей жены, ни моей дочери! Понимаешь?! Вот такая картина! Будем здоровы! А зачем здоровье, зачем деньги, когда нету ни жены, ни моей… этой. Ну, ты понимаешь. А с другой стороны, как же без денег! Жена говорила: «Хватит кататься, устраивайся на работу в Москве». Устраивайся? А на сколько?! К чертовой матери! «Я моряк, говорю. Понимаешь?» Никто ничего не понимает и понимать не хочет! Ну хоть ты понимаешь?!

— Понимаю, понимаю, дело житейское, — успокаивал его Степан. — Нелегко тебе.

— Нелегко… Да, мне нелегко… А кому легко?! — багровел моряк. — Вздутая банка остается нам… Ах да, я про это уже говорил. Вот такая картина. Будешь в Москве — звони. Если застанешь. Мне теперь делать нечего. Запиши телефон.

Степан записал телефон, не раз вспоминал об этом моряке, но постепенно образ его стирался в его памяти — и из человека с грубыми чертами, с темно-красным от морских ветров и загара лицом он превращался сначала в моряка нежного, обаятельного, похожего на артиста Киндинова, а позднее на Соломина из кинофильма «Адъютант его превосходительства», человека интеллигентного и светского, но нашего и не иначе как дипломата, знакомство с которым было не только приятным, но и престижным.

Степан Мышкин посмотрел вслед удаляющейся троице и вздохнул: «Ну ничего, вот вернется мой из Гватемалы — уж с ним я душу отведу, посидим, поговорим вдосталь!»

Успокоенный этой мыслью, Степан шел домой, тоска на время отступала, но потом с новой силой охватывала душу, особенно зимой, когда за окном было темно, мела пурга и острее чувствовалось одиночество. Подняв воротник и опустив голову, Степан вышел из дома и быстрыми шагами направлялся к переговорному пункту.

— Вам чего, гражданин? — спросила у Степана Мышкина телефонистка. — Не видите, я разговариваю.

— Вижу. Но я Москву жду.

— Ждите. Когда соединят, вас вызовут.

— Час уже жду.

— Мы не виноваты. Канал занят.

— Так сколько же еще ждать?

— Я сказала — ждите! Не можете — сниму ваш заказ!

— Что вы, я подожду! — покраснел Степан. — Мне обязательно надо дозвониться!

— Тогда ждите, — сказала телефонистка и повернулась к женщине, разговор с которой прервал Степан Мышкин.

— Я их сама видела, — стала объяснять женщина, — он коляску катит, а она рядом идет, вроде как невеста. А сама, бесстыжая, ни на кого не обращает внимания. Он ей все говорит, говорит, а думали — приличный человек. Жена на похороны уехала, а он с молодой связался. И еще работает в исполкоме. Вот какие теперь времена!

— А как жена его приедет — такое будет?! — мечтательно произнесла телефонистка.

— Это точно! — авторитетно подтвердила женщина. — Жена этой бесстыжей повыдирает волосы, мужа по башке треснет чем-нибудь тяжелым, чтобы в себя вернулся, и еще напишет куда надо, чтобы его оттуда поперли! Я бы так сделала!

— Москва не отвечает! Кто вызывал Москву? — прокричала телефонистка.

— Я вызывал! — подскочил к окну Степан Мышкин.

— Ваш абонент не отвечает. Заказ перенести или отменить?

— Перенесите. Я еще подожду, — вздохнул Степан, — беда какая. Снова я его не застал. Наверно, укатил в свой Бенилюкс. Уже полгода дружка застать не могу дома — то он в Кампучии, то в Голландии, то в Сьерра-Леоне. Мотается и не знает, как я живу, что у меня нового!

— А чего у тебя нового? — нахально спросила полная женщина.

— У меня? — растерялся не ожидавший прямого вопроса Степан. — Как чего? Кабана забил. Почти шестьдесят кило. Сорок продам, остальное — себе. А он не знает!

— Кто? Кабан? — раскатисто засмеялась женщина, за ней телефонистка.

Степан огорченно махнул рукой на смеющихся женщин и вышел из здания почты. Постепенно телефонистки привыкли к нему, не спрашивая, набирали московский номер и потом с ухмылкой говорили, что номер не отвечает. Но однажды случилось непредвиденное. Мышкин взял трубку, как обычно услышал длинные гудки, но вдруг они оборвались и раздался осипший мужской голос: «Алле! Кто говорит?» Не ожидая такого поворота событий, Мышкин растерялся и не знал, что делать дальше.

— Алле! Говорите! Я вас слушаю! — требовал голос. — Кто это? Даша… Даша, почему ты не отвечаешь? Где ты? У мамы? Как дочка? Даша, приезжай! Я жду тебя, Даша!

— Говорите, — услышал Степан Мышкин голос телефонистки. — Говорите. Москва на проводе.

— Это не Даша, — собравшись с духом, произнес Мышкин. — С вами говорят из Николы Ямы.

— Откуда?

— Из Николы Ямы.

— Кто говорит?

— Ваш друг говорит. Вы должны меня помнить. Вместе ехали в поезде. В вагоне-ресторане. Помните?

— В каком вагоне?

— Ладно. Слушайте меня: Даша вернется. Она у матери. Где ей еще быть. Вы напишите, что перестанете мотаться, что будете всегда с ней. Она вернется. Вот увидите!

— Кто это говорит?

— Степан Мышкин из Николы Ямы!

— Откуда?

— Из Николы Ямы.

— Вас Даша просила позвонить?

— Нет, я сам по себе.

— Сам?

— Сам!

— Значит, советуете написать?

— Обязательно.

— А на вас сослаться можно?

— Говорите три минуты, — предупредила телефонистка.

— Можно!

— Еще раз повторите, кто вы и откуда?

— Степан Мышкин из Николы Ямы.

— Спасибо, Степан. Звони! — обрадованно просипел голос.

— Буду звонить, до свидания! — сказал Мышкин, аккуратно положил трубку и радостный вышел из почты.

«Ну вот и дозвонился. Есть у меня друг в Москве! Пусть званьем не высок, но друг! А ты, дорогой товарищ дипломат, заранее извини, если я тебе теперь звонить не стану. Больно ты занят. Но я на тебя не в обиде. Я понимаю — в посольстве дел много, бесконечные приемы с висками и устрицами. Я был в Москве и слышал, как на улице Герцена по микрофону говорили: «Машину посла Швеции к подъезду! Машину посла Кении к подъезду!» Лишней минуты у вас нету. Машину прямо к подъезду подают, чтобы вы попусту время не теряли. И вообще всю страну нашу за границей представлять — ох и трудное дело! Ответственность какая! Я понимаю. Ухо держи востро! Каждое слово, прежде чем сказать, ночь не спишь, обдумываешь. А то как же. Им только дай повод. И на приемах себя сдерживать надо. Виски не пей. Только шампанское пригуби, и все. Чтобы они чего не подумали. И, с другой стороны, под хмельком контроль над собой теряешь, можешь какой секрет выболтать или даже тайну. А они хитрые — прямо тебе на подносе несут бокалы, мол, пейте сколько хотите, у нас еще есть! И закуски настоящей не дают. Одни устрицы. Нет чтобы хлеба с маслицем поднести или горячей картошки с селедочкой и огурцом, нет, суют тебе сырых лягушек, зная, что ты эту пищу не употребляешь, и надеясь, что ты без закуски окосеешь и покажешь нашу страну в невыгодном свете. Я понимаю. Я телевизор смотрю каждый вечер и их повадки знаю. Трудно тебе, товарищ дипломат. Но ты им не поддавайся, помни, что у тебя в Николы Яме есть хороший друг Степан Мышкин, и если что потребуется, то не стесняйся, звони или телеграмму отбей. Я тебе ни в чем не откажу. Даже в долг дам без всякой расписки, за одно честное слово. А звонить, извини, больше не буду. Забот у тебя много, не до меня».