Леонид Комаров - Три ролика магнитной ленты

Вот по этой по самой причине и смущала работа в новом цехе: что ни сделаешь — незаметно. Одно слово — пристяжной.

…В квартиру постучали, и Ольга Степановна поспешила в коридор открыть дверь.

— Батюшки мои! Гоша, ты ли это?!

— Я, Ольга Степановна.

— Уж мы тебя совсем потеряли. Диплом-то свой защитил?

— Все!

— Насовсем отучился?

— Насовсем. Шабаш!

— Ну, проходи!.. Саша! Петрович! — крикнула она мужу. — Гоша к нам в гости заявился.

Ольга Степановна схватила Георгия за руку и повела за собой в комнату. Она надеялась, что теперь-то, с приходом Гоши, это тягостное состояние мужа прекратится.

Дубов молча поднялся с дивана и, мельком взглянув на Георгия, подошел к этажерке и стал перебирать кипу старых газет. Георгий неловко стоял посреди комнаты, а Ольга Степановна смотрела растерянным взглядом то на одного, то на другого.

— Ну, что скажешь?.. — спросил наконец Александр Петрович.

— Да вот… пришел поговорить…

— Утешать не надо.

Дубов с кипой газет ушел в другую комнату, а Ольга Степановна недоумевала.

— Гоша, может, хоть ты мне объяснишь, в чем дело?

— Неприятность…

— А что случилось? — встревожилась Ольга Степановна.

— Да вы не волнуйтесь. Попробуем разобраться.

И Георгий ушел в комнату к Александру Петровичу.

Ольга Степановна с минуту неподвижно прислушивалась к голосам, потом спохватилась (муж не любил, чтобы она присутствовала при неприятных разговорах, и всегда отсылал ее), занялась хозяйственными делами.

Но женщина есть женщина. Ольга Степановна не могла долго оставаться в неведении, и потому, взяв вязание, устроилась на диване поближе к дверям. Но как ни вслушивалась, смысла разговора уловить не смогла.

Мужчины разговаривали долго, часа полтора.

Потом она услышала шум отодвигаемых стульев. Ольга Степановна встрепенулась и поспешила на кухню.

— Ты вот что, Георгий, — говорил Александр Петрович уже в гостиной. — Ты, брат, за меня не волнуйся. Что пришел — спасибо. Я на тебя обиды не имею. Только что случилось, тому и быть. Я своих намерений не меняю, потому как свое самолюбие тоже имею. Я ведь не пешка какая-нибудь. Я этот завод сам строил и вот уж тридцать годков на нем тружусь. Так-то, брат…

Александр Петрович окликнул жену:

— Ольга! Накорми-ка парня.

Люся приехала в начале лета, когда тополя уже расцвели молодой бледно-зеленой листвой. На ней был непомерно большой материн жакет старомодного покроя.

Тоня помнила ее маленькой Люськой, а теперь перед ней стояла восемнадцатилетняя девушка, неробкая, разговорчивая, но с некоторой деревенской скованностью.

Тоня собрала на стол, раскупорила бутылку вина.

— За твою новую жизнь!

— Ага, за новую…

Люся просияла. Они чокнулись, выпили, и за едой Люся принялась торопливо и сбивчиво рассказывать все деревенские новости: что Микушина за пьянку сняли с председателей и что поставили нового, из городских. Поговаривают, что колхоз будут переводить в совхоз и тогда зарплату будут платить, как в городе, каждый месяц; и неизвестно, к добру ли это или к худу; что к Заварухиным приезжал их Ленька в капитанском звании, ладный такой.

— В отпуск? — спросила Тоня.

— Ага, в отпуск.

«Странно, — подумала Тоня. — Ведь обещал в последнем письме, что обязательно заедет повидаться. И не заехал…»

Люся, после выпитого вина, заговорила очень шумно, размахивая руками, но Тоня плохо слушала. Она думала о своем.

Ей вспомнилась та последняя встреча, вернее, расставание, когда она уезжала из деревни в город и он, Ленька Заварухин, вихрастый белокурый паренек-сосед, живущий через три дома, вызвался проводить ее до станции. Они вместе учились в школе.

Почти всю дорогу до станции молчали. Когда пришел поезд, на котором Тоне нужно было ехать, она подала на прощанье Леньке руку, и он долго не выпускал ее. Потом неожиданно поцеловал Тоню в щеку, а она села в вагон и все думала о нем, и трогала рукой пылающую щеку. Им было тогда по пятнадцать лет…

Алексей закончил школу, затем военное училище и теперь служил где-то на Дальнем Востоке… Переписывались…

Тоня жила в большом пятиэтажном доме, в десяти минутах ходьбы от швейной фабрики, где работала мастером. Ее небольшая комната выходила одним окном на тихую улицу с тополями. Летом тополя буйно разрастались вширь, бросая на фасад дома сочную синеватую тень, и одна большая ветка легонько покачивалась у самого окна. В комнате всегда было тихо, безмолвно. Она казалась Тоне неуютной. Над всеми вещами нависала гнетущая тишина. Эта тишина ужасно раздражала, особенно когда от Алексея долго не было писем. В такие минуты Тоня спрашивала себя: «Чего жду? Быть может, он пишет мне просто как подруге детства, как старому школьному товарищу?..»

О любви Алексей никогда не писал. Только в конце каждого письма делал приписку «до скорой встречи», и в этих словах Тоня видела надежду. Подруги давно повыходили замуж, у них растут дети…

С приездом сестры в комнате поселилась жизнь с веселым шумом. Первые дни Люся с утра до вечера носилась по городу — толкалась по магазинам, ходила в кино, без конца ела мороженое. Она возвращалась переполненная впечатлениями и взахлеб рассказывала обо всем, что видела. Тоня радовалась, что наконец рядом есть родной человек, с которым можно и поговорить, и поделиться своими мыслями.

Вскоре Тоня устроила Люсю ученицей на швейную фабрику.

Для Люси, никогда не видевшей производства, все было интересным и необычным. Особенно ей понравились машины для заделки петель и пришивания пуговиц. Она никогда в жизни не представляла, что пуговицы можно пришивать на какой-то машине!

В цехе «массового пошива», куда пришла Люся, в основном работали девушки — веселые, неугомонные, всегда красиво и модно одетые. И среди этого девичьего царства — молоденький механик Володя Корнеев. Симпатичный паренек. Он старался выглядеть старше своих восемнадцати лет, держался независимо и с достоинством, и это девчонок очень смешило. Когда он появлялся в цехе, они приставали к нему с колкостями, подтрунивали, оглашая цех звонкоголосым девичьим смехом.

— Вовочка, скажи, почему ты такой важный?

— Вовочка, улыбнись, ну!

— Ой, девчонки, из нашего механика никогда не вырастет настоящий мужчина!

А Вовочка бурчал в ответ:

— Ну, чего привязались?

Его выручала Тоня. Она разгоняла всех по местам:

— Хватит балагурить! Совсем заклевали парня.

Увидев впервые в цехе Люсю, Володя сказал:

— А, новенькая… Ты на пуговицах? Смотри, не сломай машины.

Как-то раз у Люси все-таки испортилась машина, стала рвать нитку. Пошла за механиком. Когда Люся подходила к мастерской — маленькой комнатушке, заваленной старыми деталями, инструментом, ей стало неловко. И то, что придется говорить с Володей наедине, вызывало в ней робость. В коридорчике было совершенно безлюдно и полутемно, а от склада материалов тянуло запахом шерсти и нафталина.