Валерий Осипов - Неотправленное письмо [сборник]

Тарьянов спрятал в полевую сумку письмо и сказал:

— Вокруг трубки Сабинина открыли потом еще несколько коренных месторождений. Сейчас там идет большое строительство.

— А памятник Герману и Тане?

— Четыре улицы в Алмазограде названы именами участников сабининского маршрута, — сказал Тарьянов. — Есть и проект памятника. Несколько молодых скульпторов хотят поставить его на скале над рекой в двух километрах от города. Чтобы видно было издалека…

— Здорово! — тихо сказал лохматый геофизик. — Как хотел Сабинин. Навсегда…

Неожиданно над крышей дома раздался знакомый урчащий звук мотора, и по окну пробежала огромная черная тень. Это шел на посадку самолет, возвращавшийся в Иркутск из Заполярного алмазоносного района. Мы знали, что туда летчики возят стальные конструкции для строящегося в Алмазограде горного комбината, а обратно всякий раз возвращаются порожняком и поэтому всегда бывают рады транзитным пассажирам.

Мы поблагодарили радиста Ивана Семеновича за гостеприимство и стали собираться в дорогу.

Дорога, какая бы она ни была, всегда дарит нам короткое или продолжительное ощущение молодости. Может быть, потому, что молодость — это не возраст, это отношение к жизни, а дорога, движение как раз и есть лучшее отношение к жизни, так как суть жизни заключается в непрерывном движении вперед.

Стоя перед автобусом, который должен был через несколько минут отправиться из столицы Хакасской автономной области Абакана в столицу Тувинской автономной области Кызыл через Саянский хребет по извилистому Усинскому тракту, я улыбался. Я был рад дороге.

Когда в машине собрались все пассажиры, инспектор автобусной станции пересчитал нас по головам, как пастух стадо перед выгоном в поле, и зычно крикнул дремавшему в своей стеклянной кабине шоферу:

— Трогай!

Шофер, не открывая глаз, сладко потянулся, зевнул, почесал затылок, зевнул еще раз и произнес длинную витиеватую фразу, смысл которой сводился к тому, что дорога трудная, резина давно «просит», а начальство, вместо того чтобы помогать, только мешает, и что вообще работать на такой дороге может водитель, очень сильно обиженный на самого себя.

Потом он повесил кепку на крючок, закурил, поплевал на руки и, только проделав все это, взялся за баранку. Тормоза ворчливо зашипели, весь автобус дернулся сначала вперед, потом назад, потом снова вперед, и, наконец, машина плавно покатилась по дороге.

Как это всегда бывает в путешествии, в автобусе сразу же началась своя «внутриавтобусная» жизнь. После того как многочисленные чемоданы, сумки и свертки были помещены на соответствующие своим габаритам места, пассажиры занялись собой. Одни вытащили из карманов газеты и журналы и уткнулись в них, другие навсегда прилипли к окнам, третьи завели неторопливые дорожные разговоры.

Впереди меня сидело целое семейство: отец, мать и улыбающееся круглолицее существо неопределенного пола в розовой распашонке и таком же чепце.

В молодых семьях, особенно там, где недавно появился ребенок, обычно господствует мать. Так было и на этот раз. Молодая мамаша, судя по голосу, решительная и энергичная женщина, совершенно подавила своего супруга обилием движений, связанных с опекой и ухаживанием за ребенком. Она то доставала из сумок и чемоданов какие-то банки, склянки, чашки и термосы и нагромождала все это на колени мужу, то забирала все обратно и снова прятала в чемоданы, а чтобы молодой папаша ни одной секунды не чувствовал себя свободным от выполнения отцовских обязанностей, тут же торжественно передавала ему на руки ребенка. Все эти манипуляции она сопровождала критическими замечаниями в адрес вообще всех мужчин, которые, по ее мнению, умели якобы только гулять и пить водку, сваливая на бедных женщин все хлопоты и заботы по воспитанию детей.

Молодой папаша, невозмутимый, флегматичный парень в светло-зеленом военном картузе с большим козырьком, относился к отправлению своих родительских обязанностей с философской грустью. Вступать в полемику с супругой он, видимо, не решался и поэтому молча выполнял все диктуемые приказания. Жена давала ему термос — он уныло принимал термос, поручала ребенка — он так же уныло держал на коленях своего улыбающегося потомка, будто в руках у него было не живое существо, а неодушевленный предмет.

— Господи! — ахала молодая мамаша. — Что ж ты так держишь! Полено тебе это?

И, словно стараясь найти поддержку у всего автобуса, она отворачивалась от мужа и делала рукой возмущенный жест:

— Будто не родной отец…

И все пассажиры, особенно женщины, сочувственно кивали ей головами, словно подтверждали совершенно бесспорную истину, гласившую о том, что родной отец в наше время пошел совсем не тот, что был раньше.

Мой сосед слева, загорелый плотный человек в форме летчика гражданской авиации, неотрывно смотрел в окно почти с того момента, как только мы тронулись в путь. Он словно боялся пропустить что-то очень важное для себя из проносящегося за окном пейзажа и, казалось, совсем не обращал внимания на происходящее в автобусе.

Но шумный дорожный быт сидевшего перед нами семейства постепенно привлек и его внимание. Он долго и пристально разглядывал экипированного в розовые доспехи младенца, а потом, щелкнув пальцами перед лицом малыша, спросил, обращаясь к матери:

— Девочка?

— Нет, мальчик, — поспешно ответила мамаша.

— Мальчик, — задумчиво повторил мой сосед и откинулся на спинку сиденья.

В дороге у каждого есть любимое занятие. Я люблю, например, разглядывать лица попутчиков. На этот раз внимание мое привлек сидевший рядом летчик. На вид ему было лет сорок. По двум глубоким и резким морщинам, идущим по щекам от крупного, с небольшой горбинкой носа к уголкам рта, по тяжелому подбородку, по кустистым бровям цвета выгоревшей на солнце соломы чувствовалось, что человек этот крутого и сильного характера и что прожил он нелегкую, полную невзгод и испытаний жизнь.

Но стоило ему только посмотреть на меня своими большими серо-голубыми глазами, как первое впечатление от его суровой внешности исчезало. Глаза моего соседа совершенно не вязались с его грубоватым и слегка безразличным лицом. И чем больше вглядывался я в него, тем больше начинало интересовать меня это несоответствие, эта странная противоречивость. На мгновенье мне даже показалось, что за жизнью этого человека скрыта какая-то тайна, какая-то несбывшаяся мечта, несвершившаяся надежда.