Михаил Слонимский - Повесть о Левинэ

Он принес конец мюнхенским дням — документы для побега.

И последний протест воскрес в Левинэ. Неужели пришло-таки время бежать? Неужели сегодня ночью?

Левинэ неподвижно сидел на подоконнике, подложив под себя руки и даже забыв поздороваться с вошедшим.

Но этому человеку нельзя было выдать своих ощущений. Это был почти незнакомый человек, хотя Левинэ и видал его на партийных собраниях.

Профессор Пфальц осторожно и боязливо приближался к дому, где скрывался Левинэ. Вдруг он остановился, отшатнувшись, как от внезапного удара в лицо. Машинально он сунул руку в карман за платком и забыл про нее.

У подъезда, побритый, подстриженный, стоял Левинэ и прощался с незнакомым профессору человеком — проводить его он, видимо, и спустился столь неосторожно, нарушая представление профессора Пфальца о людях, спасающихся от тюрьмы и казни.

Ведь это государственный преступник! За него обещана награда в десять тысяч марок. Его приметы подробно обозначены в полицейских объявлениях. А в то же время движения его большого тела исполнены сейчас уверенности и силы, и упрямый блеск глаз смягчен, как всегда, чуть тронувшей лицо иронической улыбкой.

Значит, он не арестован? Слава богу!

Мужчина, с которым прощался Левинэ, вел себя сейчас с некоторой даже наглостью, словно был абсолютно убежден в благополучном исходе предприятия, и то, как он размашисто хлопнул ладонью о ладонь Левинэ, вдруг внушило уверенность и профессору Пфальцу.

Профессор, опомнясь, продолжил начатое движение — вынул платок и отер им свое лицо.

В комнате у Левинэ он все же не мог удержаться от замечания:

— Вы очень неосторожны. Вы должны помнить, что ваша судьба связана с другими людьми, которые из лучших побуждений...

Но Левинэ прервал его всем напором своего вновь вернувшегося оживления (он уже вполне владел собой):

— Мы не в Гейдельберге, профессор, не в Гейдельберге! Мы в Мюнхене. И вы окажете мне еще одну большую услугу. Вы отнесете вот это письмо моей жене. Очень прошу и заранее благодарю. А затем вы придете снова, да, не правда ли?

Невозможно было сопротивляться этому, в сущности, почти приказу, и профессор покорно взял письмо. Но он был слишком занят собственными переживаниями, чтобы уйти молча.

— Ах, как все это ужасно! — воскликнул он.— Ну вот скажите мне, я вас давно знаю, зачем вы решили устроить весь этот ужас у нас в Германии? Вы — немец, конечно, но в России все это в самом разгаре, туда вам всем и ехать, а нас оставили бы в покое! Нам и без того плохо!

— Не волнуйтесь, профессор, — с неожиданной нежностью отвечал Левинэ,— еще немного, немного придется вам потерпеть.

Он должен дрожать от страха, а он еще утешает! Это уж просто наглость!

Профессор Пфальц, отмахнувшись, как от мухи, ушел. Под старость он, кажется, кроме всего прочего, превращается еще и в почтальона. Всякий мальчишка посылает его куда хочет. Нет, это просто черт знает что такое!

Левинэ, чуть скрылся за дверью профессор, сразу изменился. Все возбуждение ушло внутрь и только выдавало себя в блеске глаз и некоторой порывистости в движениях. Нечего сейчас рассуждать. Героическая смерть? Эсеровские штучки — вот это что! Дисциплина — прежде всего. Очередное задание партии — бежать! Бежать для того, чтобы снова, сквозь грохот и дым боев или сквозь годы подготовительной саперной работы, вести людей труда к власти, к сытости, к счастью, к свободе.

Бежать!

Всего только несколько месяцев тому назад ринулся он на учредительное собрание Коминтерна в Москву, к Ленину. Но Ковно, руками полицейских освидетельствовав его документы, отправило его обратно. Теперь он во что бы то ни стало достигнет Москвы. Ведь именно там сейчас действуют лучшие мастера революции. И как действуют! Со дня баварской неудачи монументальным колоссом вырезывалась перед ним громада русской победы. Какая все-таки надежда эта победа! Не случайно рожден был партизанами последних боев Мюнхена пароль «Петроград»! Петроград! Город октябрьской победы! Город Ленина!..

Он уже не молод. Ему тридцать шесть лет. Но молода и неопытна еще Германская коммунистическая партия. Она только-только родилась. И он как коммунист недавно родился. Он, как школьник перед учителем, склонит голову перед необычайным мастерством Ленина, и жесточайшая, без сантиментов, критика будет самым лучшим уроком.

В Москву!

Достаточно ли был он осторожен последние дни? Удастся ли побег? И привычные ощущения конспиратора, дичи, за которой охотятся, овладели им. Это были так издавна знакомые чувства, столь часто и подолгу приходилось испытывать их, что они казались уже неотъемлемой частью жизни.

Спокойно и аккуратно уложил он в чемодан немногочисленные свои вещи, среди которых не было ничего, что изобличало бы в нем не мирного туриста, а политического эмигранта. Несколько раз вынул и положил обратно в карман документы. Еще и еще раз тщательно обследовал все ящики письменного стола, комод, все углы комнаты, чтобы не завалялся где-нибудь хотя бы клочок какой-нибудь компрометирующей бумажки.

Веселый шум оживлял улицу под окном. Стреляли мотоциклы, нарастали и стихали в отдалении автомобили, громыхали пролетки извозчиков, и все это разнообразие звуков вместе с гулкими человеческими голосами наполняло весенний воздух.

Жизнь продолжалась.

Левинэ в мыслях своих уже переходил границу.

В Москву!

Профессор Пфальц, вернувшись, застал его в настроении оживленном и деловом.

— Ну как? — спросил его Левинэ.

На миг он забыл, что перед ним не товарищ.

— Жена ваша жива и здорова, сынишка — тоже,— недовольно отвечал профессор.— Жена просила поцеловать вас, но я этого делать не буду, потому что вы причинили моей Баварии большой вред. Вы убийца! — взвизгнул он вдруг.— Вы чудовище! Об этом весь город кричит! Я решительно не понимаю, зачем и почему я спасаю вас!

О, как надоели, как утомляют эти абсолютно чужие люди! И ведь сам этот профессор прибежал предлагать свои услуги! Зачем жена посоветовала товарищам и ему этого Пфальца? Зачем сам он согласился принять помощь от этого бывшего своего учителя?

— У меня есть еще один очень крупный и основной недостаток, который вы, профессор, не изволили сейчас отметить, — отвечал Левинэ спокойно и резко.— Я очень люблю думать. А занятие это, если увлечься им всерьез и все додумывать до конца, к добру не приводит. Это очень опасное занятие. Я вам очень советую, профессор, не думать слишком много, а то и вы превратитесь в чудовище. Станет вам родной ленинская Россия.

— Никогда! — возмущенно воскликнул профессор Пфальц. — Никогда этого не будет!

Но тут он почувствовал, что какая-то, как всегда, ловушка была в словах Левинэ, и он попался в нее, как дурак. И даже не какая-то ловушка, а совершенно ясная.