Аркадий Вайнер - Не потерять человека

Снова вытянулся по стойке смирно:

– Товарищ командарм! Всероссийский центральный исполнительный комитет поручил мне огласить приказ Реввоенсовета Республики и вручить вам орден Красного Знамени, которым вы награждены за разгром армии генерала Миллера и ликвидацию Северного фронта…

Самойло тоже встал смирно и внимательно выслушал приказ Реввоенсовета.

Шестаков торжественно вручил командарму грамоту ВЦИК и орден.

Самойло пожал ему руку, смущенно примерил орден.

– Этот орден для меня и честь, и радость. И утешение, – добавил он, улыбаясь.

– Утешение? – переспросил Шестаков.

– Да, утешение. Прошлой зимой во время голода жена обменяла все мои старые ордена на пуд ржаной муки и два пуда картошки…

Болдырев сказал проникновенно:

– Рабоче-крестьянская Россия наградит вас, Александр Александрович, благодарностью миллионов людей, чью свободу вы отстояли…

Самойло махнул рукой:

– Ну… зачем же так возвышенно… Давайте лучше за дело, товарищи! Прошу высказываться…

Пока выступал заместитель начальника штаба, прибывшие устраивались за столом. Шестаков уселся рядом с Самойло, Неустроев оказался на стуле около Болдырева.

Шестаков деловито спросил:

– В первую голову – как с углем?

– На складах Архангельского порта имеется около тысячи тонн, – отозвался Самойло.

Шестаков дождался, пока закончит заместитель начальника штаба, встал.

– Товарищи! – начал он. – Сегодня же должен быть издан приказ о переводе электростанции, всех городских кочегарок на дрова. Уголь – это вопрос всех вопросов на сегодняшний день. Необходимо реквизировать его у всех торговцев. Прошу подумать, какие имеются резервы для экономии и сбора угля?

Болдырев с места сказал:

– Незамедлительно объявить трудовую мобилизацию среди буржуазии, купцов и всех нетрудовых элементов. Всех бросить на заготовку топлива…

– Дельно, – одобрил Шестаков. – Надо продумать и другие меры…

Неустроев наклонился к Болдыреву и тихо спрашивал его о чем-то…

А Шестаков напористо излагал программу необходимых для обеспечения похода действий:

– В ближайшие дни надо провести партийную конференцию на судоремзаводе и механическом заводе Лида! Нужно обратиться с воззванием к трудовому населению Архангельска – разъяснить громадность стоящей перед нами задачи…

Щекутьев, внимательно слушая Шестакова, что-то торопливо помечал в своем блокноте.

– Центральный комитет партии, ВЦИК и Реввоенсовет Республики призывают губернскую партийную организацию, – звучал над ними голос Шестакова, – бросить на самые трудные участки экспедиции коммунистов, сознательных пролетариев, лучшую часть старого офицерства…

Вскоре совещание окончилось. В коридоре Шестаков и Щекутьев долго обнимались, радостно восклицали что-то, хлопали друг друга по плечам.

– Привел все-таки Бог свидеться, – довольно говорил Шестаков. – Ведь с шестнадцатого года нас с тобою где только не мотало…

– Меня-то не очень, – смеется Щекутьев. – Как в январе семнадцатого перевели на Север, так и трублю в Архангельске бессменно.

– Ты и тут по части радио командуешь?

– Начальник службы связи! – гордо сообщил Щекутьев.

К ним подошел Неустроев, и Шестаков представил ему Щекутьева:

– Знакомьтесь, Константин Петрович, – военмор Щекутьев Сергей Сергеевич, мой соратник по минной дивизии, а ныне главный архангельский Маркони…

Неустроев приветливо поклонился:

– Весьма рад…

– И мне очень приятно, Константин Петрович, – искренне сказал Щекутьев. – Я еще в Морском корпусе, в гардемаринах, был про вас наслышан.

– Ну уж, ну уж… – Смущенно улыбаясь, Неустроев отошел.

– А я частенько вспоминал, как мы с тобой в Данциге повоевали, – мечтательно прищурился Щекутьев. – Ох и операция была лихая!

– Лихая, ничего не скажешь, – согласился Шестаков и, немного помолчав, добавил душевно: – Я очень рад, Сережа, что ты с нами.

– Ну еще бы! – охотно поддержал его Щекутьев. – Мне тут довелось с Шуриком Новосельским столкнуться, когда белые отступали…

Щекутьев задумался, и Шестаков поторопил его:

– Ну-ну, так что Шурик?

Щекутьев посуровел, сказал неприязненно:

– Враг. Да еще какой! Злобы сколько… А ведь койки в кубрике рядом висели… Хлебом делились…

– Диалектика революции, – развел руками Шестаков. – Я потому и радуюсь тебе… Ну, дружок, я помчался – дел невпроворот. Как устроюсь – дам знать. Пока…

– Оревуар!.. – улыбнулся Щекутьев.

Четыре тысячи Солоницын достал.

И теперь в горнице Чаплицкий и Берс вместе с хозяином пили чай. В комнате было почти темно – лишь вялый огонек лампады под образами еле колебал сумрак.

На столе перед Чаплицким лежали ровные столбики золотых монет.

– Ну, вот видите, господин Солоницын, нашлись денежки, так? А вы опасались не собрать, – не то улыбался, не то по-волчьи скалился Чаплицкий.

– Соберешь, пожалуй, – тяжело вздохнул Солоницын. – Пока рубашку с меня последнюю не сымете, не успокоитесь ведь…

– Не агравируйте, господин купец. Сиречь – не преувеличивайте, – лениво заметил Берс. – Под вашим последним бельем еще толстый слой золотого жирка…

Он допил чай, расслабленным шагом прошелся по зале, сказал поучительно:

– Царь Кудгадан, отец великого Будды, заповедывал нам думать не о золоте, а о жизни вечной…

Солоницын неприязненно покосился на него.

Чаплицкий прямо в сапогах улегся на диван, неторопливо закурил и сказал Солоницыну:

– Не тужите, Никодим Парменыч! Вам надо только дождаться победы нашего дела…

– И что тогда?

– А тогда я дам вам на откуп все рыбные промыслы! На девяносто девять лет!

– Ага! Буду дожидаться. Коли тебя, ваше высокоблагородие, завтра Чека где-нибудь не подшибет. И будут мне тогда промыслы!

– Все мы в руке Божьей, – сладко потянулся Чаплицкий. – В Евангелии от Иоанна сказано: «Да не смущается сердце ваше и да не устрашится!»

– А-а! – небрежно махнул рукой Солоницын.

– Вот-вот, господин меняла, все беды от неверия нашего!

Солоницын встал, бормотнул угрюмо:

– Пойду скажу, чтобы свет запалили.

– Не надо! – неожиданно резко бросил Чаплицкий. – Не надо! Сейчас ко мне придет гость, нам лишний свет не нужен. Не нужны лишние глаза, уши и языки. Вы, Никодим Парменыч, не маячьте здесь. Идите к себе наверх, отдохните после чая, помолитесь… – Подумал и добавил: Вас ротмистр проводит… Чтобы соблазна не было ухо сюда свесить.

И едва он произнес эти слова, раздался короткий двойной стук в дверь.

Чаплицкий поднялся и скомандовал Берсу:

– Ну-ка, ротмистр, воздымите его степенство! Быстренько!

Солоницын, недовольно бормоча себе под нос что-то невразумительное, отправился вместе с Берсом в мезонин.